От моего лошадиного ржания Ольга вспыхивает, как маковый цвет. Отчаянным жестом срывает с себя шарфик и, комкая его в руке, пытается сказать мне что-то обидное. Но только открывает рот, хватая им воздух. Потом кривится, еле сдерживая слезы, тыльной стороной ладони стирает помаду с губ и пулей выскакивает из палатки. Слышу, как в темноте она спотыкается о колышек растяжки палатки, громко всхлипывает, шипит от боли и, прихрамывая, ковыляет прочь…

– Оля…

Я бы и рад перед ней извиниться за свой идиотский хохот, но все никак не могу перестать смеяться. Пробрало меня аж до слез. Незабываемая Надя Кузякина так и стоит у меня перед глазами. Господи, да кто же ее научил так соблазнять мужиков?! Где она только набралась этих глупостей?

Наконец, отхохотавшись, выползаю из палатки и вглядываюсь в темноту. Костер потушен, тишина. В палатках гаснут фонарики – кто-то тоже проснулся, но уже засыпает.

Бежать сейчас за Олей бесполезно – где ее искать в такую темень? Забилась куда-нибудь, дурочка, и давится горькими слезами, переживая свой позор. Или уже вернулась в палатку и лежит там, придумывая план мести. Ну, извини, староста, видно, не герой твоего романа. Я старый прожженный циник, которого не проймешь такими женскими приемами. Вот вроде и не давал повода, вроде и не приглашал ее на «рандеву», а все равно неприятно. Как теперь мне с ней общаться? Удрученно вздыхаю и снова укладываюсь спать. Утро вечера мудренее… завтра пойду мириться.

* * *

Просыпаюсь на рассвете от громкого птичьего гомона. Где-то неподалеку верещит потревоженная сорока. Вот зараза! Да кто ж тебе дал право бесцеремонно будить людей в такую рань?! Я утыкаюсь носом в свернутую куртку, послужившую этой ночью мне подушкой, и пытаюсь снова заснуть. Хрен там! Сна ни в одном глазу, улетучился, как и не было его. Лежу, пялюсь в потолок палатки. Ладно, надо тогда хотя бы «до ветра» прогуляться. После туалетных процедур иду к турнику. Кто-то хороший на турбазе приладил перекладину между двумя деревьями. Разминаюсь, делаю малый комплекс пограничника. Подтягивания, выход силой, подъем-переворот.

Начинают просыпаться студенты. Несколько парней собираются на рыбалку. Я полной грудью вдыхаю чистый воздух. Уже рассвело, но солнце еще не встало. Очертания ближайших деревьев теряются в утреннем тумане.

– О, Леха проснулся! Ты с нами?

– А удочка лишняя найдется?

– Найдется! Мы вчера хорошее местечко нашли, пойдем – не пожалеешь.

Забираю куртку из палатки, наливаю себе в кружку попить из большой фляги. Пью холодную вкусную воду, от которой немного стынут зубы.

– Кеды снимай сразу, а то промочишь их в росе. И штаны закатай до колен.

– Далеко идти-то? – Я усаживаюсь на бревно, стаскиваю тряпичные кеды.

– Да нет, тут рядом…

Наши голоса громко разносятся по поляне. Мы стараемся говорить тише, но это мало помогает. Мне вручают удочку. Простую бамбуковую трехколенку. Никакого тебе углепластикового волокна, телескопического удилища и японской лески. Ничего этого нет еще и в помине. Свинцовое грузило, простенький крашеный поплавок – словом, никаких излишеств.

– А мотыль?

– Какой тебе мотыль? – Шефство надо мной берет вихрастый Николай. – Мы вон вчера банку червей накопали.