(пауза 12 секунд)

Т:         Расскажи мне об этом.

  Он был в постели, простыня скомкалась вокруг него, его тело было горячим, глаза напоминали сырые луковицы, а голова болела. Он вскрикнул раз, другой, глухо, вслушиваясь и ища ответ. Он повернул голову к двери. Дверь была приоткрыта, слабый свет искоса побивался  извне. Он извивался в постели, пытаясь что-то расслышать. Он всегда ворочался по ночам и часто слышал шорохи в спальне родителей. Это были всякие странные и, вместе с тем, приятные, мягкие звуки, когда его родители были вместе – шорохи мягких шерстяных животных, скорее даже плюшевых. А он всегда спал с медведем Битти и поросенком Покки – со старыми друзьями. Его отец говорил: «Эй, парень, ты до старости будешь спать со своими игрушками…» А парень знал, что его отец шутил, и что он никогда не оставит своих друзей. Во всяком случае, мать могла сказать: «Нет, ему давно уже не четыре…» Нежность в ее голосе и ее духи, так похожие на весеннюю свежесть…

  Позже он уже не спал в обнимку с поросенком Покки – со своим любимцем, упрятанным в коробку. Но что-то хранило тревогу и иногда не давало ему спать. Из полумрака этого дома он различал голоса отца и матери. Они давно уже звучали в ночи не мягко, не шурша, а довольно громко. И даже не столько громко, сколько грубо. Они говорили шепотом, их голоса скреблись в ночи и во мраке. И он слышал, мать говорила: «Чш… Мы можем разбудить его…»

   Он затихал, как неподвижный Покки.

   Кровать скрипела в другой комнате, и он слышал, как отец босяком приближался к его двери. Его фигура перекрывала отблески света. Затем шаги отца удалялись, свет снова проникал в его комнату, и ребенок чувствовал храбрость и ум, оставляя в дураках своего отца. Он хотел рассказать Покки, какой он умный, но он не осмеливался пошевелиться. Он вслушивался не только ушами, но и всем своим нутром.

Т:       Что ты слышал?

А:      Я не уверен, что вспомню это. Не знаю: так ли точно я слышал слова, или я так ощущаю это сейчас. Оно похоже на пустой космос – не знаю, как описать все это на куске бумаги. Я еще ничего не знал, а лишь догадывался. По крайней мере, они говорили обо мне. Более того. Они говорили о том, что делать со мной. Меня охватывала паника, и я начинал плакать. Но я не мог плакать громко, чтобы они не услышали.

                           (пауза 5 секунд)

Т:         Почему ты паниковал?

А:         Не знаю точно. Они будто хотели избавиться от меня. Я слышал, как мать говорила: «Ну что мы ему скажем?» А отец отвечал:  «Это неважно, он еще мал, чтобы самому позаботиться о своем счастье». Действительно ли я его слышал, или это лишь ощущение того, что он сказал бы обо мне? И тогда они начинали о поездке втроем, а я не хотел покидать тот дом, где было приятно и тепло, и где по возможности они всегда были вместе.

Т:          Ты помнишь эту поездку?

А:          Снова не очень. Я помню, конечно… автобус, противные запахи выхлопов. Дорога виляла как змея. Ветер шумел за окном. Ощущения… много багажа… лица… отцовские сигареты… дымом, в действительности, не пахло, но запах его спичек, серы… странно…

                             (пауза 6 секунд)

Т:           Что странно?

А:           Я всегда знал два запаха: духи матери и табак – отец всегда пах табаком или дымом, или спичками.