— Это моя спальня, в принципе, вы можете и её оккупировать, но тогда вам придется терпеть и меня здесь, потому что вещи все мои тут.

Женя улыбнулась, реагируя на мою шутку. Да, я молодец, она улыбнулась мне уже два раза, по-настоящему и искренне.

— Не волнуйся, нам хватит и одной из тех комнат.

— Ну и гостиная.

Здесь у меня мебели тоже было не много — люблю я простор — диван, два объемистых кресла по бокам, мягкий палас посередине, на противоположной стене большая плазма и под ней невысокая длинная тумбочка. Санька как будто услышал нас и из конверта вновь донеслось его недовольное кряхтение. Женька тут же села рядом с ним на диван и развязала голубую ленту. Я осторожно присел напротив. Девушка развернула конверт, являя мне туго завернутого в пеленки малыша с белой теплой шапочкой на голове. Малыш действительно проснулся и сейчас с интересом смотрел на мамку. От него пахло молоком и… зверем. Совсем еще маленьким котенком. Так-так, вот и сузился круг предполагаемых папаш. Пока точно сказать не могу кто это, но он определенно из кошачьих. Санька меня не видел, не умел еще смотреть под таким углом, он осматривал маму и даже пытался улыбаться. Но ничего, оборотни развиваются немного быстрее человеческих детей, через недельки две уже начнет держать головку. Интересно, Женька знает кто его отец? Точнее не так, личность-то она его точно знает, а вот догадывается ли что он оборотень? И вообще знает ли она что-то о нас?

— Какой крепыш, это же сколько он весил, когда родился? — Невинно поинтересовался я, в надежде услышать удивительный ответ. И мои ожидания оправдались.

— Много для своих шести месяцев. Вообще, очень удивительно, я думала он будет совсем крошка, ведь недоношенный, а он вон какой бутуз, три с половиной кило весил при рождении, а за неделю еще наел и эти розовые щечки.

Ну, скорее всего она не знает, что он оборотень, иначе бы говорила, что родился доношенным и уж тем более без удивления. И о нас она тоже наверняка не знает. Но теперь точно придется узнать, скрывать от матери звериную сущность ребенка-оборотня невозможно. Более того, именно к ней он в первую очередь побежит рассказывать о своих изменениях в организме. Ведь кроме неё у него никого нет. Точнее не было. Сейчас у него есть еще и я. Хоть он мне и не родной, но гордость за новоявленного сына почему-то во мне всколыхнулась.

Женька сняла с него шапки и пеленку, оставив в одной распашонке и ползунках, и подняла на руки. Довольный малыш засучил тут же ручками и ножками, что-то ей рассказывая о своем, малышечьем, изредка причмокивая.

— Проголодался, маленькая обжорка. — Заворковала девушка и взглянула на меня.

Понял, не дурак, хотя посмотреть очень хотелось:

— Здесь его покормишь или в комнате? Я могу пока уйти.

— Наверное, лучше в комнате, только мне надо из сумки достать полотенчико.

— Пойдем. — Улыбнулся в ответ. Я отнес сумки в выбранную Женькой комнату, сложил их на кресло. Она достала маленькое полотенце, больше похожее на махровую салфетку, села, поудобнее перехватив малыша.

— Как закончите, приходите, я буду на кухне. — И ушел, чтобы не смущать ни маму, ни трапезничающего.

3

В груди разливалось какое-то тепло, хотелось улыбаться как идиот во все свои тридцать два зуба, сверкая клыками.