В 1811 году он писал о России; «Если какой-нибудь Пугачев, вышедший из университета, станет во главе партии; если народ окажется поколебленным и вместо азиатских походов примется за революцию на европейский лад, то я прямо не нахожу выражения для того, чтобы высказать свои опасения <…> Войны, ужасные войны! <…> И я вижу Неву, обильно пенящуюся кровью».
А через полвека (в 1863 году) другой известный француз, историк Жюль Мишле писал о будущем России не менее пессимистически; «Россия в самой своей природе, в подлинной сути своей есть — сама ложь». И далее Мишле пишет с отвращением (но, надо признать, провиденциально!): «Одно слово объясняет все, и в нем содержится вся Россия. Русская жизнь — это коммунизм». Беспокоились на эту тему и русские писатели (Достоевский, Лесков и др.). Даже И. Тургенев писал: «Да, наш народ спит <…> Но мне сдается, если что его разбудит — это будет не то, что мы думаем» (И. Тургенев. «Новь», 1876).
В Пензе на вокзальной площади какого-то проезжавшего через Пензу капитана самосудом убили за то, что он не снял еще погоны. И разнаготив убитого, с гиком и хохотом волокут большое белое тело по снегу Московской улицы — то вверх, то вниз. А какой-то пьяный остервенелый солдат орет: «Теперь наша власть! Народная!» Нотариуса Грушецкого сожгли в его имении живым, не позволили выбежать из горящего дома. Помещика Керенского уезда Скрипкина убили в его усадьбе и затолкали его голый труп «для потехи» в бочку с кислой капустой. И все это с хохотом — «теперь наша власть! Народная!».
В ненависти и страсти истребления убивали не только людей, но и животных (не «народных», не «пролетарских»). В знакомом имении на конском заводе железными ломами перебили хребты рысакам, потому что — «господские», У нас при разгроме имения какой-то «революционный мужичок» при дележе добра получил нашу рысистую кобылу Волгу и, впрягши ее в соху, стал злобно нахлестывать: пусть сдохнет, барская… «Рысаки господам нужны. А господов нонче нет». В другом имении жеребцу-производителю вырезали язык, а Иван Бунин в «Окаянных днях» рассказал, как в имении близ Ельца мужики и бабы («революционный народ») ощипали все перья у павлинов и пустили окровавленных птиц «голыми». Зачем? Да затем, что — «теперь павлины же не нужны, теперь же все трудовое, а не барское». Митинговые большевицкие пропагаторы до хрипоты орут именно это — «теперь». И это действовало мистически. «Теперь все по-другому», «теперь власть народная, теперь всем свобода!», «теперь нет тюрем!», «теперь нет полицейских, стражников, урядников», «теперь все наше, народное!». И я видел воочию, как в это теперь народ сдуру, сослепу верит.
Для того, что понять, что такое русский народный большевизм, надо читать «Историю Пугачевского бунта» А. С. Пушкина. Он дает его душу. Например: «Пугачев <…> на Волге встретил астронома Ловица и спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его повесить поближе к звездам…» Вот именно этот народный большевизм и бушевал в 1917–1918 годах до тех пор, пока его не оседлал Ленин с своей «интернациональной» бандой. Тогда начался иной большевизм — «интернациональный», с большим количеством инородцев «на верхах»: латышей, евреев, поляков, грузин, армян, далее венгров.
Расскажу еще об одном диком и бессмысленном убийстве. В соседнем с нами именьи при селе Евлашеве убили старуху-помещицу Марию Владимировну Лукину. |