– Обязательно, – пообещал Зимин. – Только у меня к тебе одна просьба: потерпи. Сам понимаешь, ситуация нештатная, надо соблюсти кое-какие формальности. Знаю, что тебе не терпится, но ты все-таки потерпи. Если ты начнешь орать про свои дурацкие бабки, никакого поединка у нас с тобой не получится. Здесь не принято драться за деньги. Могут помешать, понимаешь? Потерпишь, военный?

– Да уж как-нибудь, – проворчал Юрий, которого уже тошнило от добровольно взятой на себя роли тупицы с дубовой колодой вместо головы. – Я слово офицера дал.

Зимин фыркнул.

– Баран ты, а не офицер, – сказал он. – Впрочем, сказано ведь: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона...

– Ты, кажется, хотел что-то сказать людям, прежде чем я начну тебе морду ломать, – напомнил Юрий.

Зимин снова фыркнул, презрительно дернул ртом и, повернувшись к Юрию спиной, вышел на середину подвала. Спина у него была узкая, треугольная, перевитая не слишком рельефными, но тугими и жесткими веревками длинных, закаленных в драках до каменной твердости мышц. Спина эта так резко контрастировала с его кривым ртом и колючими глазами, что Юрий на минуту даже засомневался: а может, он и впрямь отважится на честный бой? Хорош будет поединочек! Этак его, глядишь, и впрямь придется забить до смерти голыми руками...

Зимин вскинул над головой голую мускулистую руку, и негромкий гул разговоров разом стих, будто кто-то повернул рубильник.

– Господа, – сказал он негромко, но отчетливо, – сегодня, впервые за все время существования Клуба, председательствовать вынужден я. Причины этого всем вам хорошо известны, и останавливаться на них я не стану. Скажу лишь, что я к этому не стремился и что говорю сейчас перед вами по праву старейшего из оставшихся в живых членов Клуба. И если кто-то недоволен тем, что я стою сейчас на месте Адреналина и говорю перед вами вместо него, пусть выйдет и заткнет мне пасть кулаком.

– Гм, – не удержался Юрий.

На него оглянулись, но Зимин сразу же заговорил снова, и все головы опять повернулись к нему.

– В одну и ту же воду нельзя ступить дважды, – немного повысив голос, продолжал Зимин, – Алексея не вернуть. Он умер как мужчина, сражаясь до последней секунды, и сражался он не забавы ради, а для спасения собственной жизни. Сражался с врагом, который был подл, и коварен, и очень силен. Что же остается нам, его друзьям и соратникам? Месть, скажете вы, и будете правы.

Среди клубменов возник одобрительный шум – довольно, впрочем, слабый. Юрий заметил, что шумели далеко не все, а некоторые лица – в основном солидные, щекастые, самоуверенные и гладкие – при слове "месть" заметно поскучнели.

– Месть! – повторил Зимин, заставив шум смолкнуть. – Первое, что приходит в голову мужчине, который потерял друга, это добраться до врага и голыми руками разорвать его на куски.

При этих словах он метнул на Юрия быстрый, откровенно насмешливый взгляд. Юрий в ответ постучал себя указательным пальцем по запястью левой руки – по тому месту, где люди обычно носят часы: время, приятель. Чего тянешь? Зимин сделал вид, что не заметил этого красноречивого жеста, и продолжал:

– Но самое первое побуждение не всегда самое правильное. Может быть, стоит немного поразмыслить? Да, поразмыслить! – повторил он, повысив голос в ответ на раздавшийся в группе клубной молодежи ропот. – Я не имею права приказывать, и я не хочу оказаться в роли старого брюзги, раздающего советы, которых никто не слушает. Но я говорю вам: умный человек потому и умен, что учится на чужих ошибках.