Пьетро остановился, прислонившись спиной к стене. Открыл замок. Теперь надо было только доползти до ворот, закрыть замок и возвращаться.

Он знал, что это ерунда, но сердце его было с этим не согласно, ему казалось, что в груди у него пыхтит паровоз.

Шорох за спиной.

Он обернулся. Три гада подошли поближе и наблюдали за ним из-за изгороди. Ронка махал рукой, делая ему знаки, чтобы он пошевеливался.

Он упал на землю и пополз, отталкиваясь локтями и коленями. Держа ключ в зубах, а цепь в кулаке. Земля, влажная и липкая, покрытая гнилыми листьями и клочьями мокрой бумаги, была противной на ощупь. Пьетро перепачкал все штаны и куртку.

С того места, где он находился, сложно было разглядеть, где сейчас Итало. Но он заметил, что сквозь ставни не пробивается свет — даже голубоватый, от телевизора. Пьетро задержал дыхание.

Полная тишина.

Не мешкая, он вскочил; один легкий прыжок — ион очутился у самых ворот, потом быстро забрался на них. Заглянул за дом, где Итало ставил свой «Фиат 131 Мирафьори» и…

Его нет. «Фиата» нет.

Итало нет дома! Нет!

Наверное, он в Орбано или, еще вероятнее, поехал на сыроварню, что неподалеку от дома Пьетро.

Спрыгнул с ворот, совершенно спокойно обернул цепь вокруг замка и защелкнул ее.

Готово!

Он вернулся назад легким и пружинящим шагом, как Фонзи, испытывая непреодолимое желание насвистывать что-нибудь веселое. Пробрался назад через кусты и пошел в садик искать трех трусов.

У панды не слишком изысканная диета: на завтрак она есть листья бамбука, на обед — листья бамбука и на ужин — листья бамбука. Но если она их не получит — хреново, за месяц она сдохнет с голоду. А поскольку бамбук достать непросто, только самые богатые зоопарки могут себе позволить держать в клетке большого черно-белого медведя.

Есть такие животные, которых эволюция поместила в маленькие экологические ниши, где их существование поддерживается хрупким равновесием окружающей среды. Стоит убрать какой-нибудь пустяк (бамбуковые листья для панды, эвкалиптовые листья для коалы, водоросли для морской игуаны с Галапагосских островов и так далее), и вымирание этих зверей неизбежно.

Панда не приспосабливается, панда умирает.

Вот и Итало Мьеле, отец Бруно Мьеле, полицейского, друга Грациано, был в некотором смысле таким животным. Сторож школы Микеланджело Буонарроти представлял собой некий классический тип: если лишить его тарелки хорошо проваренных толстых макарон и возможности пойти к шлюхам, он истаял бы как свечка.

И в этот вечер он отправился удовлетворять свои жизненные потребности.

Он сидел, повязав на шею салфетку, за столиком в «Старой телеге» и обжирался своим любимым блюдом «море и горы». Месивом из макарон с мясом кабана, сливками, мидиями и соусом.

Он был счастлив, как жемчужина в ракушке.

Или даже как котлета в кетчупе.

Вес Итало Мьеле — сто двадцать килограммов.

Рост — метр шестьдесят пять.

Надо сказать, однако, что тело его вовсе не было дряблым, а, напротив, плотным, как крутое яйцо. Руки у него были крепкие, пальцы короткие.

А лысая голова, круглая и большая, посаженная на покатые плечи, придавала ему сходство с уродливой матрёшкой.

Он был болен диабетом, но и знать об этом не хотел. Врач сказал, что Итало следует соблюдать сбалансированную диету, но ему было плевать.

Кроме всего прочего, он хромал. Правая икра у него была широкая и твердая, как черствая буханка, и вены выпирали из-под кожи одна над другой, как клубок синих червей.

Бывали дни — и сегодня как раз был один из них, — когда боль становилась такой сильной, что он не чувствовал ступни, онемение поднималось до самого паха, и единственное, чего тогда хотелось Итало, — отрезать эту чертову ногу.