Тревога — скверная штука.

Все рано или поздно сталкиваются с этим неприятным чувством. Обычно оно бывает вызвано внешними обстоятельствами и довольно скоро проходит, но в некоторых случаях возникает внезапно, без видимых причин. У некоторых тревога становится прямо-таки хронической. Есть люди, которые живут с ней всю жизнь. Они умудряются под гнетом тревоги работать, спать, заводить знакомства. Другие же оказываются раздавленными ею, не могут встать с постели, и, чтобы избавиться от тягостного ощущения, им требуются лекарства.

Тревога разрушает тебя, опустошает, терзает, словно невидимый насос откачивает воздух, который ты отчаянно пытаешься вдохнуть. Она сжимает все твои внутренности, парализует диафрагму, вызывает неприятные ощущения внизу живота и дурные предчувствия.

Грациано был толстокож, неуязвим для многих горестей современной жизни, его желудок мог переварить даже камни, однако сейчас его беспокойство нарастало с каждой минутой, переходя в панику.

Он чувствовал, что это молчание — самый скверный признак.

Он попытался смотреть фильм с Ли Марвином. Еще хуже матча.

Снова попробовал позвонить. Никакого ответа.

Ему надо успокоиться. Чего он боится?

«Она тебе пока не позвонила, ну и?.. Ты боишься, что…»

Он не стал слушать этот мерзкий голосок.

Эрика витает в облаках. Глупышка. Наверняка пошла по магазинам, а телефон разрядился.

Как только она вернется домой, тут же ему позвонит.

«Дерьмо, меня от тебя воротит. Да что ты себе позволяешь? Выставила меня на посмешище перед людьми. И все на меня пялились… Что уставились? Лучше на себя посмотрите… Чего лезете в чужие дела? И вообще я просто пошутил. Подумаешь! Дали бы мне, например, вместо облатки халву — я бы и глазом не моргнул. А тут поди ж ты — шлюха, а до чего обидчивая. Ладно, ладно, я дал маху. Сказал же: я был не прав. Я не нарочно. Мне жаль — и хватит уже об этом!» — Итало Мьеле разговаривал вслух, сидя за рулем.

Эта шлюха испортила ему ужин. После того как она ушла, есть ему расхотелось. Он оставил на тарелке половину окуня под соусом. Но зато он выпил еще литр «Мореллино» и опьянел. Он ехал, уткнувшись носом в лобовое стекло и все время протирал его рукой.

Он чувствовал, что все у него стало тяжелым: голова, веки, дыхание.

«Да где же она? Ну и характер…»

Он искал ее, но не знал, что ей сказать. С одной стороны, он хотел извиниться, с другой — поставить ее на место.

Он вернулся на Шлюходром. Спросил у девочек, но никто ее не видел.

Свернул на дорогу, шедшую по насыпи вдоль путей. С наступлением темноты поднялся холодный северный ветер. Рваные облака гнались друг за другом по небу, а на волнах, набегавших на пляж, пенились белые барашки.

Он включил обогрев.

«…Ладно, плевать. Я сделал все что мог. Ну а теперь? В школу или домой?»

Внезапно он вспомнил, что обещал жене сменить замок, но так этого и не сделал. Ему приходилось менять его раз в полгода, а иначе старуха не могла заснуть.

«Кто ее знает, чего от нее ждать? Устроит мне веселенькую ночку… Завтра. Я сменю замок завтра. Поеду-ка лучше в школу».

Ида Мьеле вот уже два года жила в постоянном страхе — она боялась воров.

Однажды ночью, когда Итало был в школе, перед домиком остановился фургон. Оттуда вышли трое, выбили кухонное окно и залезли в дом. И стали выносить всю бытовую технику и мебель и грузить в фургон. Иду, спавшую на втором этаже, разбудил шум.

Кто бы это мог быть?

В доме никого. Сын в армии в Бриндизи, дочь работает горничной в Форте деи Марми. Должно быть, Итало вернулся домой ночевать.

Что он там расшумелся?

Решил в три часа ночи сделать перестановку на кухне? С ума спятил?

В ночной рубашке, тапочках, без вставной челюсти, дрожа как лист, она спустилась на первый этаж.