— Руки вверх!

Осторожно открыл глаза.

Класс был пуст.

Никого…

Он увидел стены, перепачканные краской. Надписи. Неприличные рисунки. Попытался прочесть. Глаза привыкали к свету.

«Ди… ректор со… сосен у замдиректора».

Он растерялся.

Что это значит?

Он не мог понять.

Каких еще сосен? Из кармана куртки он вытащил очки и нацепил их. Перечитал надпись. «Ах, вот оно что! Директор сосет у замдиректора». Потом следующая. «У Итало… что? Ноги! Ноги воняют рыбой».

— Сукины дети, сейчас у вас ноги рыбой завоняют! — заорал он.

Потом он увидел другие надписи, а на полу, разбитые на кусочки, валялись телевизор и видеомагнитофон.

Это не могли быть сардинцы.

Им никакого дела не было ни до директора, ни до Палмьери, ни, тем более, до того, воняют ли у него ноги.

Их интересовало только то, что можно украсть. Этот разгром наверняка устроили ученики.

Осознать это для него означало в один миг лишиться надежд на славу.

В мечтах его уже сложилась картина: приезжает полиция и находит сардинцев, лежащих связанными, как сосиски, готовыми к отправке в тюрягу, а он сидит рядом, покуривая, и сообщает, что просто делал свою работу. Он получил бы официальную благодарность от директора, и друзья похлопывали бы его по плечу, а в «Стейшн-баре» ему бесплатно наливали бы вина, увеличили бы пенсию за мужество, проявленное в этом деле, а теперь ничего этого не будет.

Ровным счетом ничего.

И это взбесило его еще больше.

Он повредил колено, сломал нос — и все из-за пары мелких сучат.

Ох и дорого они ему заплатят за свою выходку! Так дорого, что и внукам своим будут об этом рассказывать как о самом страшном случае в жизни.

Но где же они?

Он огляделся. Зажег в коридоре свет.

Дверь в спортзал была приоткрыта.

Губы Итало искривились в ухмылке, он захохотал, громко, очень громко.

— Молодцы! Правильно спрятались в спортзале. В прятки поиграть захотели? Ладно же, поиграем в прятки! — заорал он что было мочи.

Зеленые маты для прыжков в высоту стояли плотно прислоненные один к другому и были привязаны к шведской стенке.

Пьетро забрался в них, в середину, и замер, не шевелясь и стараясь не дышать.

Итало ковылял по залу.

«Тум-шшшшш, тум-шшшшш», — делает он шаг одной ногой и волочит другую, делает шаг одной и волочит другую.

Интересно, где спрятались остальные?

Когда они оказались в зале, он помчался прятаться в первое попавшееся место.

— Выходите! Живо! Я вам ничего не сделаю. Не бойтесь.

«Никогда. Никогда не верь Итало».

Врет как сивый мерин.

Он сволочь. Однажды, когда Пьетро был в начальном классе, они с Глорией тайком сбежали из школы в бар напротив купить мороженого. Буквально на минутку, не больше. Когда они возвращались с пакетом, Итало их поймал. Он отнял у них мороженое, а потом притащил обоих в класс за уши. Два часа потом ухо у Пьетро горело. И он был уверен, что потом Итало сам съел все мороженое, расположившись в гардеробе.

— Клянусь, ничего вам не сделаю. Выходите. Если выйдете сами, я ничего не скажу директору. Выходите и покончим с этим.

А если он найдет Пьерини и остальных?

Конечно, они скажут, что он был с ними, и потом будут клясться и божиться, что это он их заставил залезть в школу и что это он разбил телевизор и исписал стены…

Мрачные мысли крутились у него в голове, и не самая последняя из них была мысль об отце, который с него шкуру живьем сдерет, как только он вернется домой («А ты вообще вернешься домой?»), потому что он не закрыл Загора в конуре и не вынес мусор на помойку.

Он устал. Нужно было расслабиться.