Я отхожу от входа, слушая исступленный пульс в ушах.

Фрейзер хмыкает:

— Чего струхнула-то? — Отвернувшись и покашливая, он возится с пачкой сигарет. Закуривает.

— Ничего не струхнула. Просто хочу подождать на солнышке.

— Небось думаешь, объявятся призраки да заграбастают, а? — Морщинистое лицо гнусно кривится.

— Не понимаю, о чем вы говорите. — Я спускаюсь на две ступени от входа, замшелые камни крошатся под ногой. — Вы, между прочим, тоже не пошли, а Эдаму для книги наверняка пригодились бы сведения из местной истории.

— Сам разберется. Когда-нито. — Фрейзер Бернард, задыхаясь, хихикает, давится кашлем и при этом умудряется пыхтеть сигаретой. — Ежели сперва не помрет от старости!

Из церкви несется грохот, затем вскрик.

— Эдам? — Я в два прыжка снова оказываюсь у двери.

— Ничего. Все нормально, — гулко долетает из глубины церкви — из глубины лет — голос Эдама. Чей-то забытый голос.

Фрейзер трясет головой.

— Сказал же: ничего не трогать.

— Там темно. Наверное, он случайно что-то задел.

— Никак, тело той девчонки, э-э? Пришла за ним, хе-хе! — Фрейзер изъясняется с сильным йоркширским акцентом, резким и грубым. Житье ли в Роклиффе сделало свое дело, или сказалась служба церковным сторожем — не знаю, только каждое его слово сочится злобой. — Как будто девчонка-беспризорница может чем подгадить, хе-хе!

Во рту пересохло, мне плохо. Я опускаюсь на ступеньку и утыкаю голову в колени. Девчонка-беспризорница.  Я кусаю язык, пока не ощущаю вкус крови.

— Ты чего, барышня?

Он меня жалеет? Ушам своим не верю.

— Голова кружится. Сейчас пройдет. — Я запускаю пальцы в стриженые волосы и украдкой кошусь на него. И угораздило же меня совершить такую глупость — показаться перед кем-то из деревенских.

На фоне неба рисуется силуэт Бернарда, человека с прошлым не менее богатым, чем у самой церкви. Он роется в кармане засаленного пиджака, ищет что-то. Господи, и зачем только я согласилась на эту чертову прогулку.

— Вот. — Он вытаскивает какую-то таблетку и протягивает мне: — Держи, у меня этого добра хоть завались.

— Что это?

Прежде чем Фрейзер успевает ответить, из церкви возникает Эдам, с искаженным лицом, запыхавшийся.

— Фрэнки!

Это все, что он, задыхаясь, произносит. Только мое имя. Мы смотрим друг на друга, словно делимся правдой. Я не обращаю внимания на протянутую руку Бернарда. Эдам пытается что-то сообщить мне. Что он обнаружил?

— Ты должна туда зайти, — на удивление бесстрастно говорит он. — Там есть некоторые интересные… особенности.

И он снова, нескончаемо долго, глядит на меня. Никто не произносит ни слова, даже наблюдающий за нами Бернард. Я слышу, как заливаются птицы, как ветерок проносится, шурша листвой. Эдам бормочет что-то в диктофон. Я мотаю головой.

— Неможется ей, — нарушает молчание Фрейзер. Ты давай поживее там, пока она не брякнулась в обморок.

Я беру у него из рук таблетку и кручу в пальцах. Что бы это ни было, принимать я не собираюсь.

— Ну, глотай, барышня. — Фрейзер снова оборачивается ко мне, а я тяжело опускаюсь на холодные каменные ступени. — Говорю же, у меня их навалом. Забудешь про головную боль… и вообще про все. — Он втаптывает окурок в крапиву, не сводя с меня глаз.

Глава 31

Бетси никогда не сидела смирно в церкви. И вообще, единственное, что ей по-настоящему нравилось в наших походах в храм, это скакать в лесу по дороге туда и, само собой, по дороге обратно.