Побывав рано утром в Погремцовке, следователь восстановил картину происшедшего, отпросил всех домочадцев, челядь, а также главное действующее лицо – Наталью Дмитриевну, демонстративно отказывавшуюся от завтрака.

А также прихватил с собой в участок Глашу, так как считал, что горничная может знать сообщника в лицо. Звягинцев решил устроить гусарам и Глаше очную ставку.

Но, увы, девушка никого не опознала, да и узнать-то не могла…

Затем в кабинет позвали Глашу, она взглянула на корнета. И на вопрос следователя: знаком ли ей это человек? – сказала:

– А я почем знаю, все они гусары в одинаковых венгерках да с усами. Кажись, не видела…

Петр Петрович, утомленный дознанием, закипал:

– Голубушка, поточнее, пожалуйста!

– Можно и поточнее: в первый раз вижу.

– Вы уверены, Глафира Анисимовна? – уточнил следователь.

– Да, уверена.

Звягинцев вздохнул: опять ничего, да и поручик как в воду канул.

– Корнет, могу ли я попросить вас об одолжении? – обратился к Денису следователь.

– К вашим услугам, сударь.

– Не могли бы вы доставить сию девицу в Погремцовку, я очень занят делами и…

Денис тотчас же понял: удача.

– Конечно, я провожу Глафиру Анисимовну… Я найму ей экипаж.

Корнет подхватил Глашу и направился к выходу. Через пять минут они сидели в экипаже.

– Ну-с, Глафира Анисимовна, как самочувствие Натальи Дмитриевны? – корнет многозначительно подмигнул.

– Благодарствуйте, сударь, хорошо. А вам, собственно, что за дело до ее здоровья? – удивилась Глаша.

– Да хочу весточку ей передать.

Глаша растерялась, но, взяв себя в руки, все же поинтересовалась:

– От кого?

– От Константина Корнеева.

– Ох… – выдохнула Глаша. – Наталья Дмитриевна извелась вся, сегодня завтракать отказалась. Да еще этот следователь прикатил, да давай всех мучить расспросами.

– И что вы ему поведали? Вы ведь – горничная молодой барыни?

– Да, горничная. Ничего не сказала, не видела я ничего. Ослушалась хозяина и ушла спать к прислуге.

На листе бумаги виднелось:

Пишет вам племянник Константин Корнеев. Мне стыдно за то, что не писал вам почти год, но тому были причины. Во-первых, я был переведен из Санкт-Петербурга в Калугу. Спросите: за что? Да, милый дядюшка, – за ДУЭЛЬ! Будь она не ладна!

Видать по злому року судьбы попал я в нынешний полк. Неприятности следовали одна за другой.

Во-вторых: я, видите ли, влюбился. Причем страстно и без памяти. Уверяю вас, девушка – из достойной семьи. Но… Оказывается у нее был жених, некий старик, вроде как граф, или князь, точно не помню… Она смерть как не хочет выходить за него. И вот тут-то все и началось…»

Почти три дня поручик ждал ответа, томимый ожиданием, и, наконец, оно пришло, так как на обратном адресе он указал дом Елизаветы.

«Милостивый государь! Имею честь сообщить вам, что письмо ваше переправлено Его Сиятельству в новое имение Астафьево-Хлынское, что в Калужской губернии, которое он приобрел этой весной.

Честь имею кланяться, Григорий Владимирович Петровский, управляющий».

На третий день голодовки Мария Ивановна решила держать совет с супругом.

Опухоль на подбитом глазу начала спадать, и он немного приоткрылся, и теперь Дмитрий Федорович созерцал свою жену, как и положено, двумя глазами.

– Дмитрий, я хочу с вами серьезно поговорить, – начала Мария Ивановна.