– Хорошо. И в каком же номере вы будете чувствовать себя комфортно, спокойно и безопасно?

После пятиминутных переговоров выяснилось, что Лапшин будет чувствовать себя спокойно и комфортно в номере на шестом этаже, расположенном как раз над номером Акмаля.

О последнем обстоятельстве Лапшин администратору не сказал, он просто переехал в новый номер, а когда обслуга ушла и оставила его одного, вышел подышать свежим воздухом на балкон.

Здесь он вытащил из кармана пишущее устройство‑рекордер, посмотрел на индикатор – приём сигнала продолжался. Лапшин оставил устройство на балконе, вышел из номера и повесил на дверь табличку «Не беспокоить».

После этого он быстро вышел из отеля, сел на мотороллер и поехал к горам, отчитаться перед Бондаревым. Настроение у него постепенно улучшалось, но километров за пять до нурага на дороге возник осел. У Лапшина и так развилась аллергия на ослов после многочасовых наблюдений в бинокль, а этот осел вдобавок оказался настоящей скотиной – когда Лапшин стал его объезжать, осел вдруг подался в сторону, и Лапшин едва не полетел в канаву от его манёвров.

Неудивительно, что после этого Лапшин был крайне недоволен людьми и животными Сардинии.

3

– Прятать нужно этого друга. Лучше всего – закопать, – деловито сказал Лапшин Бондареву, глядя на Селима. – Там Акмаль с группой товарищей прибыл.

– Ищет нашего красавца?

– Пока если и ищет, то как‑то очень лениво. В основном по магазинам ходит. Плавать под водой собирается.

– То есть он тоже отдыхать приехал? Нет, так не бывает. Два сотрудника турецкой разведки, один бывший, другой действующий, работающие по одному направлению и на одного босса, приезжают отдыхать в одно и то же время в одно и то же место. Это не совпадение. Это у них здесь встреча какая‑то планировалась.

– То есть я правильно сделал, что Акмалю шею не свернул? – уточнил Лапшин.

– А что, была такая возможность?

Лапшин вспомнил в деталях лифт, секунды между пятым и первым этажами, Акмаля и его коренастого приятеля.

– Я мог попытаться, – сказал он. – Трудно, что ли?

– Ничего, ещё успеешь помассировать ему шею, – утешил Бондарев.

И это было странное чувство – в двух десятках километров от него находился человек, ответственный за смерть Воробья, а у Бондарева даже не участился пульс. Тем более он не схватился за пистолет и не рванул на мотороллере в город, чтобы там разнести все и вся в порыве безудержной мести. Он просто почувствовал спокойное удовлетворение от того, что Акмаль попал в поле его досягаемости. Он с самого начала знал, что так случится. Знал это с того момента в миланском аэропорту, когда поджигал фургон с телом Воробья.

Бондарев смотрел на Лапшина и знал, что тот чувствует то же самое – спокойную готовность делать своё дело. Быть может, узнав о смерти Воробья, Лапшин бил кулаками об стену, быть может, напился до дурноты, быть может, плакал как мальчишка. Быть может – только никто этого не видел.

Никто из них не забыл о Воробье, просто оба они давно уже научились контролировать свои эмоции. Бондарев вспомнил про парня, которого нашёл Дюк, – вот этот как раз ничего такого не умел, ему месть била в мозг прямой наводкой, и он бежал ломать челюсти обидчикам. Простая и предсказуемая реакция. А когда твои действия предсказуемы – тобой можно управлять. Тогда ты уже не игрок, а всего лишь марионетка, подопытная собачка академика Павлова. Дюк видел в парне какие‑то задатки, а Бондарев пока не видел ровным счётом ничего, кроме крепких кулаков и навыков обращения со стрелковым оружием. А такого добра – мешок на пятак на каждом углу. Дюк отправил парня «тестироваться» – так он это называл.