Авдотья хохотала, подскакивая на перинах и бросаясь подушками. Черти ловили подушки и, вспоров их черными когтями, выпускали наружу перья. Весь воздух наполнился перьями. Пафнутий отчаянно закашлялся.

Неожиданно он понял, что не может вздохнуть. Авдотья держала его за горло, сидя на его груди тяжелым задом.

— Слушай меня, — вымолвила она, вглядываясь в его глаза, — ты сейчас пойдешь обратно в Новгород, к своим добродетельным друзьям. Скоро ждут прибытия царя Иоанна. Проберешься к нему и выльешь ему в питье вот это. — В руке Пафнутия неожиданно оказался маленький фиал с какой-то жидкостью. — Ты сделаешь это, блаженный! Ты будешь выглядеть почти как святой, и они пропустят тебя к царю, а ты улучи момент и сделай это! Ты сделаешь это, глупый Пафнутий! После сего будешь свободен…

Она отпустила его и сразу куда-то скрылась.

Пафнутий спустился с кровати. Огляделся по сторонам. Никого. Даже черти исчезли.

Он медленно вышел во двор. Там по-прежнему ревела наказанная Катька. Возле нее сидел Мокей Мошкин и бранил ее последними словами — за то, что не сумела скрыть их преступных забав. Катька подвывала, но оправдываться не пробовала.

Пафнутий поравнялся с ними. Постоял немного, пытаясь вспомнить — кто эти люди и почему они так странно выглядят. Но ни одна мысль не пришла в его больную голову.

Тогда Пафнутий медленно миновал их и побрел к воротам. Затем лес расступился перед ним и поглотил беспамятного Пафнутия, уносящего с собой яд для царя Иоанна, некогда посмевшего не избрать себе в супруги Авдотью — ныне вдову Туренину.

Глава 14

Проклятый корабль

Возвращение Севастьяна казалось чудом. Чумазый, всклокоченный, загорелый, он мало походил на того благообразного, всегда чисто одетого отрока, какого помнила Настасья. Осиротевшие дети Глебова собрались под крышей Флора и до поры скрылись от преследователей и недругов. Однако вечно таиться они не намеревались: их целью было восстановить свое доброе имя.

Настасью разместили в маленькой светлой горнице, которую прежде занимал ее брат; Севастьян довольствовался охапкой соломы на сеновале над конюшней: он объявил, что по-настоящему устроит свою жизнь только после возвращения в родительский дом.

— Ну, просто король в изгнании, — поделилась своими соображениями Гвэрлум с Харузиным. — Ричард Львиное Сердце, выкупленный из плена, тайно возвращается в Англию.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Харузин. — Он ведь дворянин, Гвэрлум. Настоящий.

— Мне почему-то всегда казалось, что средневековье на Руси было какое-то ненастоящее, — призналась Гвэрлум. — Расписное, плоское, лубочное… Настоящее — это, к примеру, Ричард. А наши как будто вообще вне времени и пространства. В другом измерении.

— Изоляция России от всего остального мира несколько преувеличена, — сказал Харузин. — Я тоже над этим думал. Говорят, во всем монголо-татарское иго виновато… — И с некоторым вызовом добавил: — А татары, между прочим, чуть Париж не взяли!

Наталья махнула рукой.

— Все не так, как думалось… Но оно и к лучшему. Вот, к примеру, монастырь. Я думала — там все черным-черно, ходят изможденные старухи, бьют себя плетьми по желтым плечам, везде коптят факелы, постоянное похоронное пение. В общем, фильм «Иван Грозный». И — ничего похожего. Светло, монашки спокойные, есть даже красивые.