— Поверь! — крикнул Флор, выскакивая из приказа. Кружка, пущенная ему в голову, разбилась о вовремя захлопнутую дверь.
— Тяжелый человек, — фыркнул Флор, когда они оказались в относительной безопасности от колупаевского гнева.
Матрос, ожидавший их в некотором отдалении, уныло поглядывал на своих спасителей. Он слышал, как в приказе ревели и топали ногами, донесся до его ушей и гром разбитой кружки, так что Роб вполне справедливо предположил наличие начальственной грозы. Он ожидал, что это не улучшит настроения его новым знакомцам, однако, к его удивлению, все происходило ровно наоборот.
Флор даже улыбался и потирал руки.
— Теперь — домой, — объявил он. — Я хочу собрать наших и отправиться в охотничий домик Турениной. Уверен, там мы найдем все доказательства заговора и уничтожим пороховую мину.
— А стрельцы? — спросил ливонец.
— Ха! — Флор фыркнул. — Назар мне поверил. Он явится туда сам, вот увидишь, с подкреплением. Но пускать дело на самотек я тоже не хочу, так что и сам приду… Если Бог даст, встретимся с Назаром на месте. А если не даст — избавим государя от опасности и без Назара.
— Лично я направляюсь в гостиницу, — сказал ливонец. — Я только что вспомнил о том, что мне необходимо составить несколько писем и прочитать мой молитвенник. Я совершенно пренебрег делами и правилами моего ордена. Честь имею!
И он, вежливо поклонившись, зашагал прочь по улице. Флор проводил его глазами и покачал головой.
— Хитрый гусь! Пошел строчить донесения своему магистру…
— Может быть, это не вполне благоприятно? — осведомился Кроуфилд.
— Да нет, — Флор вздохнул. — Он по-своему честный человек. Идем, Стэнли. Очень много дел. Я бы не стал доверять спасение царя одному только Колупаеву. Он рассержен, испуган и может изрядно наломать дров.
— О, наломать дров! — почему-то развеселился Кроуфилд. — Дрова чрезвычайно важны во время пикника!
* * *
Связанный Пафнутий лежал на постели и глядел в потолок. Сиделец рядом с ним был теперь другой — Харузин ушел отдыхать, измученный близким присутствием безумия и какой-то особенно тяжкой атмосферой, которую распространяют скорбящие наркоманы, и у ложа Пафнутия остался Лавр. Он тянул четки и негромко пел:
Неожиданно Лавру показалось, что он слышит второй голос, повторявший не в лад, но очень тихо и скорбно:
— Мною грешным, недостойным не возгнушайся…
Лавр остановился, замолчал. Голос тоже смолк.
— Пафнутий, — позвал Лавр.
Безумец шевельнул глазами, двинул губами.
— Ты меня слышишь? — спросил Лавр.
— Развяжи меня… — пробормотал Пафнутий.
— Опасаюсь я, — ответил Лавр. — Как бы не пришлось снова с тобой драться… Еле совладали, такой ты бык здоровенный оказался…
— Это зелье проклятое так действует… — шепнул Пафнутий. — Сейчас прошло. Я как новорожденный телок — еле лежу, а уж рукой и вовсе пошевелить не могу. Развяжи меня, Лавр.
— Ты помнишь, стало быть, кто я такой? — удивился Лавр. — И имя свое помнишь?
— Да…
— В прошлые разы ты ничего не помнил, Пафнутий. Или ты притворялся?
— Я не притворялся… — Слезы потекли по бледным щекам Пафнутия, слабенькие и жиденькие. Лавр глядел на них и не верил им.
— Твоя хозяйка — госпожа Туренина, не так ли? — спросил Лавр. |