Почему царь стоит? Почему разговаривает с боярыней, которая сидит себе тишком и за все это время не произнесла ни слова, как и положено женщине на пиру? Не та ли это боярыня, что устраивает в имении мужа своего охоту для всего царского двора? Но почему царь стоит, для чего протягивает чашу этой боярыне?
Постепенно все перестали жевать и уставились на государя и Авдотью.
Та губы сжала, залилась краской погуще, глаза сузила. Не на царя смотрела — обшаривала взором ряды прислуги, искала Пафнутия, но того, как и было уговорено с Флором, уже и след простыл. И никто не видел, куда он исчез. (Потом только нарядный кафтан нашли брошенным).
— Пей! — крикнул царь и всунул чашу в руки Турениной.
Та быстро взмахнула кистью, и содержимое чаши разлилось по столу.
— Взять ее! — приказал царь.
Стрельцы, еще ничего не поняв, приблизились к женщине. Та уже поднялась на ноги и выгнулась дугой, когда ощутила, как ее хватают под локти. Царь выдернул из рукава письмо и тряхнул им в воздухе.
— Она желала отравить меня! Почему она не захотела пить из этой чаши?
— Ненавижу тебя! — закричала Туренина. — Ты еще умрешь! Ты умрешь! Умрешь!
Она еще надеялась на подготовленный ею пороховой взрыв.
* * *
Приказного дьяка не отыскали. Изба стояла запертой, два стрельца ничего не знали. Говорили — ушел Назар и пока что не вернулся. У Колупаева и раньше случались длительные отлучки.
Но для того, чтобы вершить правосудие, царю не требовался приказной дьяк. Царская должность — судейская, это с библейских времен так заведено.
Авдотья своего намерения не скрывала. Иных злодеяний этой женщины пока не ведали, но иных не нужно было.
Царю установили кресло, укрыли красными коврами, под ноги сунули скамейку, и утвердился Иоанн на кресле. А Туренину, раздев, привели и стали готовить для казни, совершаемой на высоком холме сразу за Новгородом. Народу собралось довольно много, пришли и некоторые туренинские холопы, а среди них затерся и Пафнутий. Его трясло и колотило, бес так и прыгал в его груди, но Пафнутий понуждал себя стоять и смотреть на пышное белое тело, которое некогда ласкал.
Авдотья напоминала кусок мяса. Рыхлая, с пухлыми складками, она вся тряслась и покрывалась жирным потом.
Ее повалили на землю и стали вязать сзади руки. Туренина тихо выла и дергала кистями, но палачи не обращали на это внимания. Она была сильной, но против двух мужчин даже сильный человек не выстоит. И скрутили ее как следует, не жалея.
Принесли кол, хорошо заостренный и высокий. Царь слегка раздул ноздри, глядя на это орудие казни. Но щадить Туренину он не собирался. Покушение на государя Всея Руси — преступление, которому нет равных. Тем более что Иоанн венчался на царство по древнему византийскому обряду, первый из московских государей, и связь Иоанна с державой была освящена Богом.
Палачи раздвинули толстые ноги Авдотьи, как будто хотели доставить ей некое особенное плотское наслаждение, и уверенно, мягко ввели кол ей в задний проход. Она завизжала, и Пафнутий весь сжался, узнав этот крик: так кричала Авдотья, когда мужские ласки приводили ее в неистовый восторг.
Медленно и осторожно кол водрузили стоймя. По белым бедрам Турениной потекла кровь. Постепенно под тяжестью ее тела кол проникал все глубже. Глаза Авдотьи выпучились, запекшиеся губы зашевелились.
Царь сидел напротив нее и смотрел, как она умирает. Мухи садились на ее лицо, ползали по липким от крови ногам. И вдруг Иоанн начал понимать, что не может отвести взора от глаз Авдотьи, что сплелся с преступницей в единое страшное целое, и что безумие, одно на двоих, охватывает его все больше и больше. Временами ему чудилось, что это он сам умирает на остро заточенном колу, что его внутренности жжет огнем, а кровь бежит по его обнаженной коже и щекочет ее вместе с мушиными ножками…
— Нет! — прошептал царь, и Авдотья, безошибочно догадавшись, о чем терзающие Иоанна мысли, торжествующе прокричала:
— Да!
И испустила дух. |