— А еще кто был? — спросил Эльвэнильдо, стараясь говорить как бы невзначай.

— Боярина Туренина вдова, — сказал кравчий. И усмехнулся, о чем-то подумав.

«Вдова! — так и ударило в мысли Харузина. — Стало быть, Туренина-то на свете уже нет! Напрасно на него думали».

— А с ней этот был, как его… — напомнил старый слуга. — Странный он.

— А чего тут странного? — отмахнулся кравчий, все еще усмехаясь. — Ванька-ключник, злой разлучник… Известное дело. Госпожа-то Туренина, Авдотья, — она замуж не собирается. Ей и так хорошо, без мужа. Она делами ворочает, а этот-то приказчик — при ней. Она из него веревки вьет, потому что если надоест он ей — все, готово дело, она его к ногтю, и поминай как звали.

— Что за Ванька-ключник? — не понял Харузин. Кравчий слишком быстро тараторил. Хорошо, что старший конюх ушел. Тот непременно бы вспомнил какое-нибудь благочестивое правило, которое запрещает слугам сплетничать. Известно ведь, что от вестей, которые слуги повсюду разносят, промеж государей воздвигаются различные свары и остуды.

— Управляющий делами Туренина покойного, — охотно пояснил кравчий, — он ведь вдовы Авдотьи теперь полюбовник. А она над ним во всем властна. Такая уж женщина. Наш господин Глебов ее и не хотел, быть может, приглашать, но она жениху Настасьиному родня, — Настасья — это дочка Глебова, понял уж? — вот и призвал. Глебов — добрый барин. Никогда такого не случается, чтоб накормил и напоил, а после за очи переговорил и излаял как мог… Всегда с чистой душой человека усадит и все ему подаст.

— А ты, похоже, греха не боишься, — вставил Сергей.

Кравчий только рукой махнул.

— Я со своими говорю, не с чужими.

От этого замечания у Харузина потеплело на душе. Даже неловко как-то стало: к нему по-доброму, а он выпытывает. Сведения собирает. Уже о трех гостях вызнал: каком-то латиннике с лошадиной мордой, вдове Турениной и ее полюбовнике.

— А еще кто был? — спросил Харузин прямо.

— Вишь, любопытный, — сказал кравчий. — Ладно, отвечу. Был отец жениха Настасьюшкиного, Вихторин.

— А он какой?

— Тебе с ним не жить, — ответил кравчий. — У него в дому Настасье жить, а за нее отец решает. Господину нашему он нравится — вот и все.

— Долго ли гуляли? — опять спросил Сергей.

— До рассвета, — сказал кравчий. — Я уж на ходу засыпать начал, а меня все не отпускали. После же господин Глебов заметил, что я уже шатаюсь и вино проливать начал, и говорит: «Что это мы, в самом деле, парня мучаем? Пусть идет да спит, живая душа — не каменная…» Ну, меня и отпустили.

— А скоморох остался?

— Да кто его знает… Может, и ушел уже, я ведь не следил… — Кравчий зевнул, зыркнул на Эльвэнильдо блестящим глазом. — Больно ты любопытный.

— Просто интересно, — смутился Эльвэнильдо. — Я ведь ни разу на господском пиру не был.

— Лучше расскажи, как татары пируют, — предложил кравчий.

Радуясь тому, что беседа ушла от опасной темы, Эльвэнильдо принялся в деталях и подробностях описывать грандиозные празднества на казанском фестивале ролевиков «Зиланткон»: и какие костюмы там на большом балу бывают, и какие парады, и каков государь Балин из себя, какой у него шлем да какая палица… Про столкновения дивных эльфов с казанскими гопниками рассказал пару забавных историй.