На всю жизнь запомнила Елена Константиновна старинный трехэтажный особняк на улице Альборайо в Валенсии, где помещалось управление, созданное Гришиным. Она работала в комнате рядом с его кабинетом. Телефоны, сборная мебель, испанские карты. То и дело вызывал ее Гришин, чтобы перевести беседу, какой-нибудь документ. На первом этаже и столовая. На втором этаже — радисты и шифровальщики. Бывало, она уходила за полночь спать в «Метрополь», оставляя его за работой, приходила утром — Старик уже сидел в кабинете, где он сам всегда поддерживал образцовый порядок. Просто непонятно было, когда он успевал спать. Огромной энергии был человек. Он не разбрасывался, всегда умел сосредоточиться на главном звене. Удивительно быстро освоился в чужой стране, понял, принял ее сердцем и умом.

У Лиды ушло не больше недели на то, чтобы «настроиться на волну» генерала Гришина — привыкнуть к его манере говорить и научиться переводить его. Переводить его было легко, потому что он отличался удивительно ясным умом и изъяснялся простым и логичным языком, без запинки, доступно излагая самые сложные вопросы. Лексикон его был лексиконом высокообразованного человека, избегавшего мудреных терминов. Речь его, чуждая всякого косноязычия, лилась плавно и свободно, не выходя за пределы лаконизма. Он легко находил общий язык с любым собеседником, был неотразимо убедителен. Говорил с едва заметным латышским акцентом, который вначале показался Лиде немецким выговором, но, при необходимости мог говорить по-русски и безо всякого акцента, даже с московским «аканьем». Очень скоро Лида начала переводить Гришина синхронно, особенно когда нужно было торопиться, экономить время. Труднее было на первых порах переводить его под огнем франкистов без дрожи в голосе. Но и этому она научилась.

Больше всего поражало Лиду, что генерал Гришин (она не знала его как Берзина) в невероятно сложных условиях обороны Мадрида никогда не терял спокойной уверенности, оптимизма и чувства юмора. Со своей молодой переводчицей всегда был по-рыцарски корректен, всегда оберегал ее в опасных переделках. В нем было много внутреннего благородства, душевной чистоты. Самая отчаянная и мрачная обстановка не повергала его в уныние, а, наоборот, удваивала силу его боевого духа.

Записывая воспоминания бывшей переводчицы генерала Гришина, я подчеркнул такие очень важные слова о нем, перекликавшиеся с высказываниями многих других знавших его людей: «Было в нем, как во всех старых революционерах, что-то очень хорошее и драгоценное, отзывчивое, человечное, словом — ленинское».

В начале апреля генерал Гришин вылетел в Бильбао, ночью пролетел высоко над позициями мятежников, над занятыми ими испанскими землями. В Бильбао он делал все, чтобы укрепить оборону на Северном фронте. Видел Гришин еще целую Гернику. Нацистские бомбовозы разрушат ее 26 апреля, нарочно выбрав для налета базарный день — понедельник. Убитых насчитают 1654, раненых 889 — детей, женщин, стариков. Всего на шесть дней запоздал этот «подарок» рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру к его дню рождения.

В конце мая 1937 года Берзина отозвали в Москву. На его место был назначен «генерал Григорович» — известный военачальник Красной Армии, комдив Григорий Михайлович Штерн, будущий герой боев с японцами у озера Хасан, затем арестованный и расстрелянный по приказу Сталина в 1941 году.

Настал час прощания. Салют, Испания! В последний раз опустил Гришин жалюзи в кабинете: «Кондор» снова бомбил Валенсию... Впереди была долгая, тяжелая война, еще почти два года держалась столица Испании. Только в марте 1939 года падет красный Мадрид, Франко придет к власти.

По дороге на Родину Гришин привычно, как всегда после выполнения ответственного боевого задания, подводил итоги: героическая борьба в Испании задержала фашистскую агрессию против советского и других народов, явилась школой антифашистской борьбы, боевого единства антифашистов.