— «Божественная механика», — сказал пророк. — Мне выпало огромное счастье прочесть этот труд.

— Я не могу удержаться от зависти к вам!

Герион полюбопытствовал:

— Отчего же зломерзкие язвы не пропали с лика Праотца, когда он отринул гордыню?

— Они остались как назидание для потомков.

— А что символизирует свеча в руке Праотца?

— Она — знак угасания духовности, к коему ведет гордыня. Очевидно, во времена Сошествия эта свеча горела, а угасла в дни ереси Кристена.

— Плохо, — почему-то сказал нищий и нервно почесал плечо. На него не обратили внимания.

Пророк наклонился к изуродованной руке скульптуры, внимательно рассмотрел свечу.

— В ней имеется странность, вы не находите?

Священник согласился. Тщательно присмотревшись, Герион тоже понял, о чем речь: в контрасте с жутковатым правдоподобием скульптуры, свеча была выполнена очень грубо. Ни фитилька, ни капель оплывшего воска — просто белесый стерженек.

— Скажите, отче, какие чудеса творит сия святыня?

— Исцеляет страждущих, премудрый. Убирает комариную лихорадку, красную сыпь, шейные нарывы, а при должной силе молитвы — даже постыдные хвори.

— Сквер-ррно… Др-ррянь! — прорычал нищий и яростно поскреб себя.

— Заткнись, ничтожная тварь, — шикнул на него Герион.

Пророк обошел вокруг скульптуры, впервые удостоив внимания не ее саму, а окружающее убранство: дивные и загадочные иконы, вырезанные по черному дереву; стрельчатые мозаичные окна, витиеватые искровые светильники. Перевел взгляд к двери, поискал глазами.

— Верно ли, отче, что искровые лампы зажигаются из центрального нефа?

— Как принято во всех храмах, премудрый.

— Стало быть, днем этот балкон освещен солнечным светом, а после заката служитель сперва зажигает искру, и лишь потом входит на балкон?

— Конечно, премудрый.

— Значит, никто не видит скульптуру Праотца Кристена в темноте?

— Было бы странно прийти к святыне и не увидеть ее из-за темени.

— Отче, вы позволите мне поставить маленький опыт?

Получив согласие, пророк попросил Гериона:

— Позвольте ваш плащ, милый друг.

Тем временем нищий совершенно утратил покой. Он рыскал по балкону, как зверюга в клетке, издавал злое бормотание и так скреб свои руки, будто хотел ободрать с них кожу и уподобиться скульптуре Праотца. Изо всех сил стараясь не замечать нищего, Герион расстегнул серебряную фибулу, скинул бархатный плащ и с низким поклоном подал его пророку.

— Будьте добры, держите один край, а я — другой. Вы же, отче, придержите ткань по центру.

Трое простерли плащ над головой скульптуры и опустили по краям на манер шатра. Густая тень накрыла Праотца Кристена.

— Глядите на свечу, друзья!

Герион ахнул. В темноте стало заметно, что свечу опоясывают тончайшие лучи света — не прямые, а изогнутые, как лепестки цветов! Цветок, сотканный из красных лучей, был самым крупным: его лепестки упирались в животы южан. Цветок из голубых лучей имел пару футов в поперечнике и целиком помещался внутри красного. А самый крохотный цветок состоял из белесых едва заметных лучиков и жался к самой свече, будто надетая на нее корона. Что же до свечи… она источала призрачное, едва видимое мерцание.

Герион попятился и выронил плащ. Отец Лорис в изумлении уставился на Пророка:

— Как вы догадались? Видели это во сне?

— Нет, отче. Просто мне выпала удача ознакомиться с «Божественной механикой».