И они пошли. Пошли вперед. Матерились и шли. И она шла рядом с ними, увязая в грязи, под проливным дождем.

А сколько раз разговаривала она с дезертирами, и, смотришь, вчерашние дезертиры шли в бой, ничем не отличаясь от других бойцов.

Впрочем, ей приходилось отдавать и иные приказы. Приходилось расстреливать. Тех, кто звал назад. У кого не осталось в душе ничего святого. Об этом она не любила вспоминать.

Слово — могучая сила, говорят, словом можно сдвинуть горы, но она хорошо понимала, что словами людей не накормишь, слово не портянка, им ноги не обернешь.

На пути армии попался кожевенный завод. В чанах киснет кожа, пропадает по меньшей мере десять тысяч пар сапог.

Бросили на завод красноармейцев, нашли в поселке отбельщиков, красильщиков, сапожников — не было ни гроша, да вдруг алтын!

Но едва сапоги поступили на склад, как их тут же забрали… Приказ Реввоенсовета Южфронта!

Все время вмешивалась какая-то злая сила. Начальником снабжения работал Сапожников. Неизвестно когда ел, когда спал, сам ходил в чиненых-перечиненых сапогах, а для тех, кто шел в бой, доставал и сапоги, и валенки. «Отцом родным» называли его красноармейцы, слава о Сапожникове шла по всей армии.

И вдруг Реввоенсовет фронта откомандировывает Сапожникова «за нераспорядительность» в глубокий тыл. Присылают вместо него какого-то Кранца. Этот — не чета Сапожникову, молод, блестящ, умеет говорить, одет с иголочки, весь в коже, от фуражки до хромовых сапог. Заинтересовалась Землячка этим Кранцем. В Тринадцатой армии, оказывается, его разжаловали в красноармейцы за какие-то махинации, за пьянство, за трусость. Землячка позвонила в Реввоенсовет Южфронта. «Он исправится, — сказали ей, — человек талантливый, надо ему помочь развернуться». — «Это что — приказ?» — осведомилась Землячка. «Приказ!» Что ж, приказам приходится подчиняться.

А результат? Болтает Кранц языком без умолку, а со снабжением — из рук вон.

Началась зима. Свирепствует тиф. Непрерывные бои. Мучительные зимние переходы. Изнашивается одежда, рвется обувь. А Кранц и в ус не дует. Все обещает…

Бои не прекращаются. Комиссары ведут солдат в бой в рваной обуви. Чуть ли не босые идут красноармейцы в атаку — гонят белоказаков…

Политработники говорят одно, а шептуны другое. Шептунов тоже достаточно в армии. Среди командиров есть и бывшие офицеры, и эсеры. Особенно много говорят эсеры. Землячка знает, на кого они надеются.

И вот он — результат эсеровских речей. Запасная бригада поднимает мятеж. Арестовали всех коммунистов, объявили, что не пойдут на фронт.

Услышав о мятеже, она отправилась к мятежникам.

— Розалия Самойловна, вам нельзя этого делать, — останавливали ее. — Разорвут. Опять буча из-за сапог. Попадись им Кранц — растерзают. Говорят, продают наши сапоги на сторону…

— Ничего. — Розалия Самойловна хитро поджала губы. — Попробую проявить смелость, отправлюсь в стан противника и принесу голову Олоферна.

Она не позволяла себя сопровождать. Никому. Даже пистолет свой оставила, сунула в ящик стола и заперла на ключ.

Ее встретили почти так, как предсказывали в политотделе. Оскорблять не оскорбляли, но Кранца поминали через каждые два слова. Говорили об изменниках, находящихся в штабе армии.

Землячка отвечала, как всегда, она училась этому у Ленина: народу нужно говорить только правду. Народ все поймет, народ не прощает обмана.

— Бездельников я не оправдываю. Кранца мы снимем.

«Не прошло и трех часов…» — писала Землячка. В течение этих трех часов она разговаривала с мятежниками, била по эсерам ленинскими словами и в результате — «масса… разоружила шайку и освободила коммунистов».