— Не тронь! Отпусти зверя.

Хома выронил крыса в траву, обтёр ладонь о шаровары и хмуро поинтересовался:

— Снидать будем? Или велено и харч пацюкам жертвовать?

На обед соизволенье имелось. Сели у шалаша. Колбаса была добрая, аж во рту таяла, да и хлеб зачерстветь не успел. Только не имелось в тех яствах никакого удовольствия, поскольку приходилось слушать указанья ведьмы.

— Воля ваша, только я простой гайдук, а не панцирный, — уныло пробурчал Хома. – Не уговаривался я на такою безголовую гибельность.

— Да ты вообще не уговаривался, — напомнила хозяйка. – Ты разом всю службу подписал.

— Пущай. За глупость расплачусь. А она за что? – Хома ткнул пальцем в сторону панночки.

— А она моя, — усмехнулась ведьма. – Колбасу жрёт и ресницами порхает только потому, что я того захотела.

Хеленка зажмурилась и отложила куцик почти доеденного колбасного круга. Прогуливавшийся мимо Пан Рудь безо всякого интересу уселся спиной к славному огрызку и принялся слушать пение птиц.

— Ну, воля хозяйская, — пробормотал казак, представляя, куда бы ловчее всадить пулю доброй хозяйке. Вот так бы невзначай и бахнуть, безо всяких явственных умыслов, по примеру того, как рыжий кошак только что ту недоеденную колбасу втихую прибрал.

— Ты не косись, а то подавишься. Я, может, сама смерть найду. Надоело мне. И жизнь дурацкая, и рожи ваши глупые, варварские. А не найду, так по-доброму вас отпущу. Вот прямо завтра, — обнадежила ведьма.

«Видать, и ночь-то не протянем», - подумал Хома и пошёл по воду. Когда вернулся, хозяйки и Пана Рудя у шалаша не было. Сидела, сложив ноги по-турецки, Хеленка, ковыряла носок расшитого сапожка.

— Не дряпай, красиво же и так, — одернул Хома.

Панночка подняла глазища, стрельнула взглядом окрест и принялась показывать знаками.

— Не, не пойду, — шепотом ответил Хома. – Ты-то меня отпустишь, да колдунское общество спохватиться. Будут ловить как зайца. Позор один. Да и как я один пойду? Ты-то остаешься. Или вместе стрекача зададим?

Хеленка покачала головой и вновь принялась показывать. Тьфу, ну что это за разговор в одно ухо? Хотя вполне приноровился понимать Хома и знаки, и замыслы полумёртвой дивчины. Ох, и шалая она исподтишка, вот хоть как её клейми…

***

— Вон она, та проклята Дидькова Каплыця, — шляхтич повел дланью в буйно пахнущей потом и сыромятной кожей перчатке, указуя на холм и дорогу, будто их можно было случайно не заметить.

— Вот и славно, — Мирослав оценил отлично видный перекресток дорог у подножья холма. Торчал там покосившийся придорожный крест, несколько засохших деревьев – место на виду, засаду обустроить затруднительно. Капитан поскрёб щетинистый подбородок. Очень уж странно выходило, назначенная встреча просто обязана быть ловушкой. Следовало бы обнюхать и осмотреть всю округу, но из-за истории с мостом и объездом время потеряли.

— Хорошо, шановне[90] паньство, здесь остаетесь. Лейтенант мой с вами, бдительности не теряйте, — Мирослав поднялся в седло. — Сам Понтифик большие надежды возлагает на ваши сабли и отвагу.

Усиленные лейтенантом Угальде и совершенно бесполезным в бою Анчем, поляки раздулись от гордости, будто жабы и остались под прикрытием чахлой рощи. В случае осложнений, этот сомнительный, но весьма гонористый резерв едва ли успеет вовремя подойти. Вот дорогу перехватить они вполне способны – Диего, хоть и пошкарябало испанца, сумеет выпинать шляхту на дорогу.