– Ну, – сказал он, потирая руки, будто готовился взвалить на себя штабель древесины, – не подкрепиться ли нам прежде, чем приступить к делу? Как вы на это смотрите, мистер Уивер? Можно предложить вам крепкого темного эля? Это любимый напиток тех, кто усердно трудится.

– В последнее время я трудился не так усердно, как следовало бы, – сказал я, – но эля выпью с неменьшим удовольствием.

После выпитого накануне вина у меня, как водится, раскалывалась голова, и кружка горячего эля мне совсем не помешала бы.

– Я думал, он так и не предложит, – тихо, словно по секрету, сказал мне Литтлтон. – Я чуть не умер от жажды, пока мы вас ждали.

Аффорд позвонил в колокольчик, и вошла девушка‑служанка, с огромными руками. Ей было от силы шестнадцать, она сутулилась, и, судя по ее лицу, природа не была к ней особенно щедра. Но у нее был веселый нрав, и она нам мило улыбалась. Она выслушала наставления мистера Аффорда и вскоре вернулась с кружками, наполненными элем, который почти не давал пены.

– А теперь… – сказал мистер Аффорд, садясь к нам за стол. Он достал симпатичную табакерку из китовой кости. – Не желает ли кто‑нибудь щепотку табаку? – спросил он.

Литтлтон покачал головой:

– Я предпочитаю трубку. – Он тотчас достал упомянутый прибор и начал набивать его травой из миниатюрного кожаного кисета.

– Боюсь, мне придется попросить вас воздержаться в моем присутствии, – сказал Аффорд. – Я не переношу вони горящего табака. Он ядовит и чреват пожаром.

– Неужели? – сказал Литтлтон. – Ладно, тогда уберу.

Вероятно, дабы продемонстрировать свое превосходство, Аффорд превратил нюханье табака в целое представление. Он зажал щепотку пыли между указательным и большим пальцами и начал нюхать, с важным видом поднося ее по очереди к каждой ноздре. Затем он постучал себе по носу и чихнул три или четыре раза. Наконец он отставил свою игрушку и победоносно посмотрел на нас, демонстрируя, что на его лице не осталось ни пылинки табака.

Я всегда находил ритуал нюханья табака чрезвычайно скучным. Мужчины красовались друг перед другом, соревнуясь, кто может вдохнуть больше табака, кто лучше всех чихает, у кого самый красивый разрез ноздрей. Аффорд тоже явно красовался, но обнаружил, что зрители не способны в полной степени оценить его искусство.

Он нервно закашлял и ухватил за ножку серебряный, начищенный до блеска бокал с вином.

– Полагаю, вам интересно узнать, какое задание вы будете для меня выполнять. Я прав?

– Конечно, я готов выслушать ваши пожелания, – сказал я, прилагая усилия, чтобы изобразить уверенность. После нескольких месяцев безделья механизмы моей машины по ловле воров нуждались в смазке.

Я взглянул на мистера Литтлтона. Он смотрел на свою быстро пустеющую кружку эля, что давало мне возможность внимательно изучить его лицо. Мне показалось, что я где‑то видел его раньше, но не мог вспомнить где, и это не давало мне покоя.

– Боюсь, сударь, я оказался в трудном положении, – начал Аффорд. – В очень неприятном положении, из которого я не могу выйти сам, а отыскать помощь, как вы поймете, дело непростое. Я многократно читал в своей церкви проповеди. О, простите, я забыл. Как иудей вы, возможно, незнакомы с церковными ритуалами. Видите ли, во время нашего богослужения священник часто выступает с длинной речью – ну не слишком длинной, я надеюсь, – затрагивая религиозные или нравственные проблемы, которые, по его мнению, являются важными для его прихожан.

– Мистер Аффорд, я знаком с концепцией проповеди.

– Конечно, конечно, – сказал он, несколько разочарованный, что я лишил его возможности закончить свое определение.