Когда Хертком впал в восторженный ступор и был в безопасности, я позволил себе расслабиться и насладиться вечером. Участвуя в беседе, я нашел компаньонов мисс Догмилл приятными, но ничем не примечательными. Никто особенно не вдавался в подробности моей жизненной истории, поэтому я, удовольствия ради, в течение вечера прибавил к ней несколько красочных деталей. Разгоряченный вином и едой, горящими в саду факелами и близостью мисс Догмилл, я почти убедил себя, что это моя жизнь, что я Мэтью Эванс и что мне не придется снимать маску. Теперь я знаю, что был слишком самонадеян, ибо разоблачение должно было наступить, и довольно скоро.

Возможно, если бы я отдавал меньшую дань напиткам, я бы не допустил этого, но после трапезы я оказался наедине с мисс Догмилл в ее экипаже. Она предложила довезти меня до дома, и я был уверен, что другие тоже поедут, но мы оказались в темноте экипажа одни.

– Вы живете неподалеку от меня, – сказала она. – Может быть, вы хотели бы зайти вначале ко мне и подкрепиться?

– С удовольствием, но, боюсь, ваш брат не одобрит моего визита.

– Это и мой дом тоже, – мило сказала она.

Дело приобретало деликатный оборот. У меня давно возникли подозрения, что мисс Догмилл, возможно, не была, скажем так, самым строгим стражем своей добродетели, и хотя я не принадлежал к тем мужчинам, которые противятся соблазну Венеры, она слишком мне нравилась, чтобы позволить ей скомпрометировать себя, пока я выдавал себя за другого человека. Естественно, я не намеревался раскрывать ей свое настоящее имя, но опасался, что, если отвергну ее предложение, могу показаться слишком щепетильным или, что еще хуже, равнодушным к ее чарам. Ничего не оставалось делать, как принять ее предложение.

Мы тотчас прошли в гостиную и, после того как служанка принесла графин с вином, снова оказались одни. В камине пылал жаркий огонь, и были зажжены два канделябра, но мы тем не менее оставались в тени. Я предусмотрительно сел напротив мисс Догмилл, которая устроилась на диване, и сожалел только, что плохо вижу ее красивые глаза, когда мы разговаривали.

– Я недавно узнала, что вы встречались с моим братом, когда он устраивал состязание с гусем, – сказала она.

– Я редко вел себя столь вызывающе, – признался я.

– Вы загадка. Будучи тори, по приезде в город вы ищете поддержки у известного вига. После того, как он вам отказывает, возможно, не самым вежливым образом, вы наносите ему визит, зная, что это приведет его в ярость.

– Мое поведение вызывает у вас гнев? – спросил я.

Она засмеялась:

– Нет, оно меня забавляет. Я люблю своего брата, и он всегда был добр ко мне, но, знаю, он не всегда добр к другим людям. Например, бедный Хертком. Он обращается с ним, как с пьяным дворецким. Не могу не улыбаться, видя человека, который не боится дать ему отпор. Но это меня удивляет.

– У каждого бывают свои причуды, – сказал я вместо объяснения. – То, что я вступился за несчастного гуся, казалось мне в тот момент правильным. Это вовсе не означает, что я не съем лакомый кусок этого гуся на ужин с превеликим удовольствием.

– Знаете, мистер Эванс, – сказала она, – я не встречала еще человека, который бы так мало говорил о себе.

– Вы не правы. Разве только что я не изложил вам свое мнение по поводу гуся и человека?

– Безусловно, однако меня больше интересует человек, чем гусь.

– Мне не нравится говорить о себе. По крайней мере, в присутствии более интересной персоны, например вас. Мне гораздо интереснее узнать больше о вас, чем слушать, как я говорю о том, что мне и без того хорошо известно.

– Я вам рассказала о своей жизни. А вы скрытничаете. Я ничего не знаю о вашей семье, друзьях, вашей жизни на Ямайке.