Это был Гринбилл‑Билли. Главарь рабочего объединения был в услужении у человека, против которого он, по его словам, боролся.

Теперь наш разговор с Гринбиллом приобрел для меня иной смысл. Он спрашивал у меня, что мне известно о роли Догмилла, не для того, чтобы получить сведения, а чтобы оценить мою осведомленность. Он подстрекал меня отомстить Догмиллу не потому, что надеялся, будто я это сделаю, а чтобы иметь возможность отрапортовать своему хозяину о моей готовности к подобным поступкам.

Я наблюдал за тем, как он общается с таможенниками. Он позволил им угостить себя и выпил с ними несколько кружек, но явно куда‑то спешил. Несмотря на уговоры остаться, он пожелал им доброй ночи и удалился. Я не терял времени и вышел из таверны вслед за ним. На мое счастье, он не взял экипажа, а отправился туда, куда ему было нужно, пешком. Я мог бы пойти за ним, чтобы узнать, куда он идет. Я мог бы встретиться с ним позже, в более удобное для себя время и на своих условиях. Но я устал ждать и откладывать. Я решил действовать не дожидаясь.

Когда Гринбилл свернул в переулок, я подбежал к нему и руками, сложенными домиком, ударил в затылок. Я надеялся, что мне повезет – он упадет лицом вниз и не сможет меня рассмотреть. На этот раз мне действительно повезло. Он рухнул ничком в сточную канаву, куда опорожнялись ночные горшки, где валялись дохлые собаки, недоеденные крысами, яблочные огрызки и устричные раковины. Я вмял его голову в жидкий грунт, думая, как сделать, чтобы он меня не узнал. Наконец я сорвал с его шеи галстук и завязал ему глаза. Удерживая коленями его руки за спиной, я крепко затянул повязку и только после этого перевернул его.

– Ты был такой самоуверенный в таверне с таможенниками, – сказал я, имитируя ирландский акцент. Так я надеялся не выдать себя и создать впечатление, будто напавший – агент якобитов. – Теперь ты не такой уверенный, так, парень?

– Может, и нет, – сказал он, – но в таверне мне не завязывали глаза и я не барахтался в дерьме. Трудно быть самоуверенным при таких обстоятельствах.

– Ты будешь барахтаться в еще худшем дерьме, приятель. Я за тобой следил и теперь знаю твой маленький секрет.

– Какой именно? У меня их уйма. Вряд ли тебе удалось выведать их все.

– Тот, что ты в услужении у Догмилла. Думаю, если это станет известно, грузчики переменят свое отношение к тебе.

– Ну и что из того, – сказал он. – По крайней мере, Догмилл будет вынужден найти мне работенку получше. Думаешь, напугал меня такой ерундой? Да мне от этого только польза. Так что давай иди и делай свое черное ирландское дело, дорогуша Джой. Посмотрим, кто от этого выиграет, а кто ничего не получит, кроме миски вареной овсянки за свои труды.

Применив прием, которым я овладел, когда зарабатывал на жизнь менее достойным образом в качестве бойца, я перевернул его, схватил за руку и стал заламывать ее назад, пока он не завыл от боли.

– Овсянку едят шотландцы, – сказал я, – а не ирландцы. Что касается моего черного дела, то выламывание рук – это сущий пустяк по сравнению, с тем, что у меня на уме. А теперь, когда ты понял, что я не собираюсь шутить, ты ответишь на мои вопросы. Или хочешь, чтобы я еще раз подтвердил свою серьезность? – И я еще раз с силой надавил на его руку.

– Что? – завопил он. – Задавай свои чертовы вопросы.

– Кто убил Уолтера Йейта?

– А ты как думаешь, болван? – рявкнул он. – Я и убил. Свалил его железным ломом и убил, как он того заслуживал.

Я не мог проронить ни слова от изумления. Я так долго искал ответ на этот вопрос, что не мог поверить в услышанное. Признание. Признание вины. Мы оба понимали, что я ничего не могу с ним сделать.