– Все может осуществиться, мама. Не совсем так, как мы планировали, однако все это возможно.

Но тут ему в голову пришла новая мысль, и яркий свет охватившего его торжества омрачила тень.

Он взглянул на красную папку, которую министр внутренних дел Манфред Деларей дал ему в аэропорту, перед тем как Шаса поднялся в кабину «москита», и которая лежала теперь на сиденье рядом.

– Есть только одна проблема, которую вам придется решить, если вы примете наше предложение, – сказал Манфред, передавая ему папку, – серьезная проблема. Вот она.

В папке лежали рапорты особого отдела тайной полиции, а на самой папке значилось:

«ТАРА ИЗАБЕЛЛА КОРТНИ, урожденная МАЛКОМС»

Тара Кортни обошла детские, заходя по очереди в каждую. Няня укрывала Изабеллу розовым атласным одеялом. Увидев Тару, девочка радостно закричала:

– Мамочка, мамочка, плюшевый медвежонок плохо себя вел! Я оставила его спать на полке с другими куклами.

Тара села на кровать к дочери, обняла Беллу, и они поговорили о скверном поведении медвежонка. Изабелла была розовая, теплая, от нее пахло мылом. Ее шелковые волосы касались щеки Тары, и той понадобилось сделать усилие, чтобы поцеловать дочь и встать.

– Пора спать, малышка Белла.

Едва погасили свет, Изабелла издала такой пронзительный крик, что Тара встревожилась.

– Что случилось, девочка?

Она снова зажгла свет и бросилась к кровати.

– Я простила медвежонка. Он может спать со мной.

Медвежонку торжественно был возвращен статус любимца Изабеллы, она ласково обхватила его за шею и сунула в рот большой палец.

– Когда придет папа? – сонно спросила она, не вынимая палец изо рта, но глаза ее закрылись и она уснула раньше, чем Тара дошла до двери.

Шон сидел на полу верхом на Гаррике и с садистским наслаждением тянул брата за волосы на висках. Тара разняла их.

– Шон, немедленно возвращайся к себе, слышишь? Я тысячи раз предупреждала тебя: не обижай братьев. Отец все узнает об этом, когда вернется.

Гаррик подавил слезы и, тяжело, астматически дыша, бросился на защиту брата.

– Мы только играли, мама. Он меня не обижал.

Но она слышала, что он на грани нового приступа. И дрогнула. Не следует уходить в предверии этого приступа, но сегодня такой важный вечер…

Майкл читал и едва поднял голову, принимая поцелуй.

– Выключишь свет в девять. Обещай, дорогой.

Она старалась этого не показывать, но он всегда был ее любимцем.

Спускаясь по лестнице, она взглянула на свои часики. Без пяти восемь. Опаздывает. Подавив чувство материнской вины, она побежала к своему старому «паккарду».

Шаса терпеть не мог ее «паккард»; его помятый, поблекший на солнце корпус и грязную, потертую кожу сидений он расценивал как унижение достоинства семьи. На последний день рождения он подарил Таре новый «астон-мартин», но она оставила его в гараже. «Паккард» соответствовал ее спартанскому представлению о себе как о либералке, заботящейся о народе; когда она увеличила скорость на подъездной дороге, автомобиль выпустил облако черного дыма и Тара с извращенным удовольствием посмотрела, как пыль оседает на тщательно охраняемые виноградники Шасы. Странно, что даже столько лет спустя она чувствует себя чужой в Вельтевредене со всеми его сокровищами и старомодной мебелью. Если она проживет здесь еще полвека, Вельтевреден все равно не станет ей домом. Это дом Сантэн Кортни-Малкомс, и след другой женщины, память о ней хранит каждая комната, которую Шаса не разрешает переоборудовать.

Через большие, показушные ворота работы Анрейта Тара убегала в реальный мир страданий и несправедливости, где угнетенные массы стенали, и боролись, и просили о пощаде и где она чувствовала себя полезной и нужной, где в обществе других первопроходцев могла идти вперед, в будущее, полное дерзаний и перемен.