Пятнадцать лет. Точно так же, как герой сказки, он выбрал пятнадцатилетнюю службу, чтобы расплатиться за все свои нехорошие поступки. От того, что он сейчас сделает и что сейчас скажет, зависят последующие полторы декады. Он не отказался от своего идеально скроенного мундира, но что дальше?

У него имелся неповторимый шанс отбросить свою форму, заученную сухость, холодность и отстраненность. Начать новую жизнь в качестве теплого человека, которым он по сути своей и был, наполненного эмпатией, скорого к шутке и дружбе. Челоека, строящего отношения на плоскости партнерства и понимания, но никак не эпатирующего превосходством и недоступностью.

Шацкий подумал, что это было бы приятной переменой. Подумал, что люди за зеленой дверью этого ожидают. Благодаря Фальку, он знал о них все. Кто они такие, зачем все это делают, каковы их сильные и слабые стороны. Все это произело на него впечатление. Люди различных профессий, с различными историями, все вмете — приличная следственная группа, которая быстро собирала инфорацию, быстро ее проверяла, быстро действовала. Сегодня он должен был встретиться со всеми ними впервые. Без стука Шацкий вошел вовнутрь, его приветствовал домашний запах свежезаваренного кофе и выпечки из дрожжевого теста.

Он повесил пальто, слегка протер обувь извлеченным из кармана платочком, чтобы поверхность была безупречной. Он чувствовал себя слегка зажатым, в конце концов, через мгновение закончится его предыдущая жизнь, и для него начнется совершенно новый, неведомый этап. Этап, длину которого он будет отсчитывать не в днях или месяцах, но годами.

Эдмунд Фальк вошел в прихожую, на нем были джинсы и серая блуза с капюшоном, выглядел он словно подросток. Асессор подошел к Шацкому.

— Выпьешь чего-нибудь, шеф? — спросил он.

Теодор Шацкий глянул на него и поправил манжеты с запонками. Запонки, заколка для галстука и глаза имел тот же цвет нержавеющей стали, применяемой в операционных.

Прокурор улыбнулся. Фальк ответил тем же самым.

Теодор Шацкий прислушивался, ожидая, когда его визави и сам услышит, после чего дружеская гримаса исчезнет с лица Фалька. И услышал. Нарастающий звук едущих на сирене полицейских машин. Не одной патрульной машины, но целой полицейской кавалькады, проводящей облаву в кавалерийском стиле.

Только тогда он усмехнулся, и улыбка его говорила: «игра закончена», после чего отвернул полу пиджака, показывая Фальку внутренний карман. Из него выступал кончик до смешного цветной зубной щетки. Он не мог сдержаться от этой шуточки под самый конец. Что-то ведь следовало ему за то, что весь декабрь он делал хорошую мину и заботился о каждой мелочи, чтобы Фальк поверил, будто бы он действительно собирается стать главным праведником в шайке праведников.

— Пан шеф, — поправил он Фалька и застегнул пиджак. — Я предпочел, чтобы мы были на «вы».

— Как хотите, пан Тео. — Фальк выглядел как никогда веселым.

А Шацкий почувствовал, что здесь что-то не так. Снаружи стояли пять автомобилей, но ни говора голосов, ни звона чашек и вилочек для пирожных внутри слышно не было. Шацкий огляделся.

На шкафчике для обуви в абсурдно ровном рядочке лежало пять автомобильных ключей. К каждому был прикореплен брелок с эмблемой Херца.

И он понял. Слишком поздно, естественно, но понял. Клейноцкий ошибался. Виктория лгала. Никогда не было никакой шайки мстителей. Никогда не было ложи, которая решила исправлять мир, справедливо наказывая домашних мучителей. Никогда таинственная организация не встречалась в пригородных виллах, чтобы пить кофе и планировать, а кому теперь отмерить жестокое, но справедливое наказание.

По-своему, Шацкий даже не испытывал неожиданности. Скорее уже, спокойствие прокурора. Гипотеза со странной организацией праведных и справедливых всегда казалась ему слишком натянутой и надуманной, это была одна из тех версий, которые частенько мусолят некомптетентные следователи, поскольку у них нет желания кропотливо проверять другие версии.