– Надо же, ты убил двух вооруженных бандитов!

Я отсалютовал ему окровавленным мачете:

– Позвольте поблагодарить вас за помощь, отважный сеньор!

Поскольку лошадь Хосе была все еще напугана недавним кровопролитием, ему пришлось натянуть поводья.

– И все-таки это ужасно! – вздохнул он. – Убивать людей!

– Причем смерти нет никакого дела до чистоты нашей крови, – не преминул заметить я.

Я обшарил карманы мертвых бандитов. У одного из них нашлось лишь несколько сентаво и какао-бобов, которые имеют у индейцев хождение в качестве денег. Зато у другого обнаружился целый кошель, набитый песо, серебряными и золотыми распятиями и дорогими четками, которые так ценятся богатыми старухами и корыстолюбивыми священниками.

На золотых цепочках двух крестов виднелась свежая кровь, причем явно пролитая не мною. Когда я наносил удары, золото прикрывал кожаный кошель.

– Это кровь бандитов? – спросил Лизарди.

– Да нет, скорее невинных агнцев.

После того как мы затащили оба трупа в ближайшие кусты, взгляд мой невольно устремился на тот холм, с которого спустились разбойники.

– И чего ты туда пялишься, хотел бы я знать? – тормошил меня Лизарди. – Надо поскорее отсюда убираться, а не таращиться невесть куда. Не приведи бог, появятся путники, а то и альгвазилы.

– Мне кажется, что они там.

– Кто? Альгвазилы?

– Да нет. Жертвы этих подонков. Должно быть, незадолго до нашего появления разбойники убили и ограбили каких-то бедолаг, но не успели поделить добычу.

Я не ошибся. Мы нашли два трупа на вершине холма: несчастных посадили спиной к деревьям, связали и перерезали им глотки.

– Священники, – сказал я и перекрестился.

– Нет, – поправил меня Хосе, – это монахи из ордена вифлеемцев: братство, известное своим искусством врачевания. Правда, я думаю, что в глазах Господа они точно такие же священнослужители, как и любые другие.

Мы с Лизарди встали на колени. Он предложил прочесть заупокойную молитву, и я присоединился к нему, припомнив все, что знал. Церковника, как я уже говорил, из меня не вышло и выйти не могло, но, как и все в колонии, я был воспитан в твердом убеждении, что священники – это ходатаи перед Богом, отмаливающие наши грехи. И убийство служителя церкви – страшное преступление против Господа.

– А их много, этих... как ты их назвал?

– Вифлеемцев? Нет, немного... – Лизарди пожал плечами. – Во всяком случае, меньше, чем монахов других орденов или священников. Они прибывают из Испании, по нескольку лет занимаются миссионерской работой среди ацтеков, а потом их сменяют другие. Вифлеемцы – умелые врачеватели, которые (как сын медика, увы, я должен это признать) знают свое дело гораздо лучше, чем лекари-миряне.

Я потер подбородок.

– Сеньор Книжный Червь, а ведь если мы наденем их рясы, то вполне можем сойти за вифлеемцев. Я смотрю, эти бедняги с перерезанными глотками такие же бородатые, как и мы.

– К чему ты клонишь? По-твоему, надев рясы, мы сможем выдавать себя за монахов? Да нас мигом разоблачат!

– «Veni, vidi, vici», – как говорил Юлий Цезарь. – Я не был силен в латыни, но это высказывание Цезаря крепко засело у меня в памяти. – Разве мы с тобой оба не обучались в семинарии? Кроме того, ты сам сказал, что вифлеемцы – это не настоящие священники, что они только с виду на них похожи.