– Разве сейчас не подходящее время, чтобы купить мне титул? – спросил я дядюшку. – Король наверняка готов продать его, не скупясь. Неужели ты не хочешь видеть меня удачно женатым? Изабелла ведь родилась в Испании.

– Ее отец торгует зерном, – процедил сквозь зубы Бруто. – А в Испании он был даже не торговцем, а служил писцом у торговца.

Я придержал язык и не стал напоминать Бруто о том, что в Испании, прежде чем мой отец перевез его за море, он и сам занимался чем-то вроде этого.

– Изабелла – самая красивая женщина в городе, завидная супруга для герцога.

– Изабелла – пустоголовая кокетка. И не будь ты таким глупцом...

Тут дядюшка спохватился, заметив в моих глазах ярость. И правильно сделал: еще одно оскорбление моей возлюбленной, и я вонзил бы в Бруто свой клинок, вскрыл, как ацтекские жрецы в старину, его грудь и вырвал у этого старого скряги сердце. Он это понял по выражению моего лица и отступил на шаг, глаза его испуганно расширились.

Я сдержал свою ярость, но погрозил дяде кулаком:

– Отныне я сам буду управлять своим состоянием. И я куплю себе титул...

Сделав это заявление, я выскочил из дома и, как бывало частенько, отправился в таверну, где мы с друзьями играли вечерами в карты, пили вино и вовсю развлекались с местными шлюхами.

В тот вечер я много пил, а пуще того поносил дядюшку, не позволявшего мне тратить мои – заметьте, мои, а не его! – деньги так, как мне заблагорассудится. Однако, когда я вернулся домой, Хосе, личный слуга Бруто, принес мне кубок отменного бренди, который дядюшка держал для личных нужд. Бруто никогда прежде не угощал никого этим прекрасным напитком, из чего я заключил, что он искренне стремится к примирению.

– Ваш дядюшка просит вас принять этот бренди в знак его любви к вам, – сказал Хосе.

Настроения мириться у меня не было, но когда Хосе ушел, я, уставившись на кубок, пришел к выводу, что этого все равно не избежать. Даже будучи пьяным, я осознавал, что ничего не смыслю в торговле ртутью и еще меньше – в управлении финансами. Лучшим, что можно было предпринять в моем положении, это купить титул, жениться на Изабелле и вернуть Бруто бразды правления.

Хосе был призван обратно.

– Поблагодари дядюшку за бренди. И отнеси ему это. – Я вручил слуге тот же самый кубок, сделав вид, что в нем вино из моих собственных запасов. – Скажи, что я прошу его выпить, как и я, до дна, в знак нашей взаимной любви и родственной приязни.

Хосе отбыл, а я лег в постель, все еще возбужденный произошедшей ссорой. Подобное случалось нечасто, ибо хотя мы с Бруто и придерживались разных взглядов на жизнь, однако жили каждый сам по себе, почти без столкновений. Дядюшку интересовали бухгалтерские книги и песо, а меня – клинки и пистолеты, лошади и шлюхи. Наши пути пересекались редко, разве что иногда он укорял меня за транжирство.

Спору нет, тут сказывалось и то, что я был одиночкой по натуре, но едва ли одно это может объяснить отсутствие между нами малейшего намека на теплые родственные чувства. Более того, со стороны дядюшки я порой ощущал подспудную неприязнь. Он тщательно скрывал ее, но как-то раз, я был тогда еще ребенком, она на меня выплеснулась. Случилось так, что, порезавшись до крови, я вбежал в дом, и дремавший в кресле Бруто спросонья злобно заорал: «Убирайся отсюда, сын puta!»

Назвать меня сыном шлюхи значило оскорбить не только меня и мою мать, но и покойного отца, который, будь он жив, отомстил бы за это обидчику клинком.