«Господи Иисусе! – закричал тогда Эрик. – Если ты дружишь с венгром, тебе и врагов не надо!»

Джим и Сэм были уже в двух кварталах от Центральной школы, огромного старого трехэтажного здания из красного кирпича. По крайней мере, думал Джим, это мое тело в двух кварталах от нее. А где же дух‑то? Везде. Надо его словить.

День, в котором ты живешь, – это настоящее. Но прошлое постоянно с тобой. Оно запускает свой острый ноготь в ткань твоего мозга, отковыривает кусочек, нажимает на нерв, чтобы напомнить тебе, что основа жизни – это боль, а потом ощупывает все твое тело: трогает член, делает тебе проктологический осмотр, лапает твое обнаженное сердце, заставляя его биться, как крылышки колибри, завязывает твои внутренности морским узлом, блюет горячей кислотой тебе в желудок, взбивает кошмары веничком старого Морфея, древнегреческого бога сна.

Хорошее название для стиха: «Мертвая рука прошлого». Хотя нет. Это штамп, пускай даже большинство рок‑авторов штампами не гнушается. Прошлое все‑таки – не мертвая рука. Ты носишь его с собой, как нечто живое, как ленточного червя какого‑нибудь. Или как хайнлайновского слизняка <См. роман Р.Хайнлайна «Кукловоды». (Примеч. ред.)> с Титана, с ледяной луны Сатурна, паразита, который впускает щупальца тебе в спину и высасывает из тебя жизнь и мозги. Или как лихорадку, от которой никакие пилюли не помогают – жар пройдет, только когда ты загнешься, а тогда уж и пилюли не нужны.

–…искали на сегодня халтурку, да дохлый номер, – говорил Сэм. – Как‑то в субботу нас пригласили в «Уистлдик Таверн» на Муншайн‑ридж, но там территория деревенских, красношеих, и пришлось нам играть этот жуткий кантри‑вестерн. Лучше б отказались. В общем, сегодня ни фига не светит, и чаша терпения моего переполнилась. В Хэллоуин надо балдеть. Помнишь, как мы перевернули сортир старого Думского, когда нам было пятнадцать? А может, четырнадцать. Ну, помнишь, как Думский выскочил из дома, орал и палил из дробовика? Эх, и драпали же мы!

– Хорошее дело, – сказал Джим. – Я могу позвонить на работу и сказать, что болею. А выгонят, так и черт с ними.

ГЛАВА 7

Перед тем как присоединиться ко всей компании, Сэм сунул Джиму квадратик жвачки.

– На. А то от тебя такой дух, что Кинг Конга свалит.

– Спасибо. Это, наверно, польская колбаса, уж больно в ней чесноку много. Да и желудок у меня не в порядке.

Их поджидали трое парней. Хаким Диллард, План, коренастый чернокожий малый, страдающий хронической желтухой. Боб Пеллегрино, Птичкина Кака, здоровый, с черными усами, как у моржа, и одним стеклянным глазом. Стив Ларсен, Козел. Все обменялись рукопожатием, и Джим отметил, что на сто процентов естественно это делает только План. Козел принес самокрутку с марихуаной, и все по очереди потянули из нее, следя за главным входом: не покажется ли директор, Джесс Бозмен (Железные Штаны) или кто‑то из стукачей‑учителей.

– Эй, слыхали, что сделал «Кисс» в номере пеорийского отеля?

– Меняю допинг на тормоз.

– Говорят, Мик Джаггер подцепил триппер от жены мэра.

– А старик говорит: «Только выстриги этот гребень на башке, я тебе яйца отрежу».

– Думаешь, Лам закатит сегодня контрольную?

– А я себе думаю: да пошел ты в задницу со своим равноберденым треугольником. Дайте определение – как же, я выговорить‑то это слово не могу. Но виду не подяю. Мистер Словацкий, говорю, в геометрии я не Копенгаген.