|
Сэм несколько дней назад сказал ему по телефону, что Джим может жить у Вайзаков, когда перейдет на амбулаторное лечение. Они с Сэмом будут спать в одной комнате, вместе пользоваться вещами Сэма и вместе есть. Это предложила миссис Вайзак, великодушная, как всегда. Она ведь знает, что у родителей Джима совсем маленькая квартирка и им не на что содержать сына. Скоро Джиму исполнится восемнадцать, а тогда выдаваемое на него пособие перестанет поступать. Кроме того, Эрик Гримсон не хочет, чтобы Джим жил с ними.
А теперь, когда Сэм уезжает, захотят ли его родители взять его друга к себе? Джим прочистил горло и сказал: – Сэм, я не премудрый старец с гор, не какой‑нибудь гуру, который все видит, все знает и может вывести тебя на путь к здоровью, богатству и славе. Ты прости, Сэм, но я не знаю, что тебе сказать – разве что пожелать удачи. Я посоветовал бы тебе записаться на терапию к доктору Порсене, но там большая очередь. Мне чертовски повезло, что меня приняли сразу. Сэм не ответил, и лицо его было непроницаемым, но Джиму показалось, что под маской виден упрек и страх. – О Господи, Сэм, я очень хочу тебе помочь! Но не могу! – Я ничего от тебя и не ждал, – сказал Сэм. – Нельзя же требовать от утопающего, чтобы он спас другого из воды. Я просто решил рассказать тебе, что собираюсь сделать. А твоего благословения мне не надо. – Черт возьми, Сэм! Я чувствую себя последним дерьмом! Я тебя подвел! – Да какого черта, – сказал Сэм, вставая. – Мама не откажет тебе, даже если меня здесь не будет. Может, она даже сильней тебе обрадуется. Ты ж знаешь, материнство – ее конек. Это да еще всеми командовать. – У Сэма дрогнул голос, и две слезинки скатились к углам рта. – Эх, вот были мы пацанами, счастливыми, в общем, хотя всякое бывало – ну могли ли мы подумать, что все так обернется? Джим не мог придумать ничего лучше, чем обхватить Сэма руками и похлопать по спине. Это было все, что он мог – и больше, возможно, ничего и не было нужно. Сэм чуть‑чуть поплакал, потом освободился и вытер слезы грязным носовым платком. – Да уж, Джим! Нам кажется, что мы взрослые и никто нам не нужен! А когда фарта нет, как говорил охотник на бизонов, то оказывается, что мы все те же младенцы. Должен признаться, что я маленько трушу. А что такого? Я ж сам себя надуваю, когда прикидываюсь крутым, как яйцо вареное. Я бы такое никому не сказал, кроме тебя, Джим. Я ведь по‑настоящему не хочу уезжать. Просто тут стало совсем уж паршиво. В общем, адиос, Бельмонт‑Сити! Привет, Калифорния! Мама выплачет себе все глаза, но в самой‑то глубине души будет, может, и рада избавиться от меня. Не придется пилить меня все время за то, что я такая сволочь. – Ты хоть будешь держать со мной связь, посылать иногда открытку? – Если сумею стащить открытку и карандаш. С деньгами у меня не очень. – Сэм засмеялся. – Слушай, а вдруг все будет куда лучше, чем я думаю! Калифорния – золотой штат, улицы там вымощены золотыми слитками, на деревьях растут рожки с мороженым, а кинозвезды только и глядят, как бы переспать с тощим дураком‑поляком без гроша в кармане. По крайней мере, задницу себе не отморожу, когда придет зима. И даже на помойке буду питаться лучше, чем теперь. – Ты все‑таки подумал бы еще, – сказал Джим. – Семь раз отмерь и все такое. Не успел Джим это сказать, как с ним что‑то случилось. Благоразумные слова, которые он произнес, вдруг показались ему трусливыми. Точно электрический ток, бегущий по его телу, вдруг сменил фазу и побежал в обратном направлении. – Да нет, что за черт, Сэм! Я не это хотел сказать! Это же потрясное приключение! Хоть какая‑то перемена, по крайней мере! Лучше день прожить как лев, чем всю жизнь – как собака! Ты же прекрасно знаешь, что здесь у тебя никакого будущего нет! Езжай в Калифорнию! Ты встряхнешься, у тебя появится надежда и масса возможностей! Хотел бы я тоже поехать с тобой! Сэм заморгал, словно Джим предстал перед ним в лучах ослепительного света. |
