— Ну, попытка — не пытка, — сказал я. — Другого входа все равно нет.

— Ради бога!

— Ой. Я думал, вдруг ты сам захочешь…

— Давай же, — настаивал Эрни.

Удачи, мой дорогой пальчик! Закрыв глаза, я втянул когти, вспомнив Боба, первого прогрессиста, с которым мы познакомились на Голливудском бульваре, и поместил указательный палец в дырку и заскрежетал зубами в ожидании жгучей боли. Если что, то я предпочел бы ампутацию или удар током, но я сомневаюсь, что эти двери принимают пожелания гостей.

Но больно не было. Ни миниатюрной гильотины, ни электрошока. Дверь не открылась, но, по крайней мере, все восемь пальцев остались на месте.

— Твоя очередь, — весело сказал я Эрни, убирая свой палец, но его неряшливые лапы тоже не помогли. Итак, мы в безвыходном положении стояли и пялились на дверь, бездельничали и почесывались.

Крики животных стали громче. И запах, скорее всего сосны, но без примеси трав. Это не Цирцея, но если бы даже это была она, то я бы не особо волновался, что меня поймают в запретной зоне, ведь они уже убили наших друзей за менее серьезное нарушение, так что сомневаться не приходится — когда мы в следующий раз столкнемся с прогрессистами, неважно где и как, диалог будет весьма жестким. Но Цирцея-то ведь совсем из другого теста, чем все остальные прогрессисты, и мне интересно, насколько хорошо она знает своих помощников и доверяет им.

Эрни провел рукой по двери в поисках какой-нибудь трещинки. Ничего.

— Тупик.

— Это потому, что мы еще не стали натуральными динозаврами, — вздохнул я.

— Ну да, ни один из нас.

— Ни один.

Не знаю, кому первому пришла в голову эта мысль, мне или Эрни, но вскоре мы уже стояли вдвоем около хитроумной дырочки, пытаясь запихнуть по пальцу одновременно.

— Левее… левее палец подвинь, — ворчал Эрни. — Дальше. Еще дальше.

Отверстие было узким, но в конце концов нам удалось засунуть оба пальца. Снова мы ощутили знакомый холодок, пока спрятанный механизм всасывал феромоны из наших пор, затем раздалось жужжание, пока другой механизм анализировал, соответствует ли наш уровень пахучести тому значению в процентах, для которого доступ на объект разрешен.

Я сомневался, что наш способ сработает. Эта штуковина должна суметь отличить мои феромоны от феромонов Эрни, нельзя же так просто одурачить столь высокие технологии.

И тут дверь открылась.

Вытащив пальцы, мы нерешительно прошли внутрь, осторожно, чтобы не включилась никакая сигнализация. Но, по-видимому, стальная дверь была единственным барьером, и вскоре мы оказались в маленьком круглом вестибюле с каменным полом и низким потолком, на стенах которого были расклеены старые пожелтевшие карты. На них были представлены все страны и континенты, весь мир, и практически в каждом государстве на различных островах и полуостровах были воткнуты цветные кнопки, красненькие и зелененькие. И неважно, что отмечали таким образом прогрессисты, они проделали большую работу, чтобы распространить это «что-то» по всему земному шару.

Эрни позвал меня в дальний конец комнаты и указал на большую малиновую кнопку прямо посреди океана рядом с Гавайями, и я вытащил ее из карты. Получившаяся дырка практически уничтожила контуры малюсенького, изолированного островка.

— Мы здесь, — сказал Эрни. — Но я не могу понять, что значат остальные кнопки, красные, зеленые… Может, другие лагеря прогрессистов?

Я быстро прошел по комнате, пытаясь найти карту Южной Калифорнии. Разумеется, в Лос-Анджелес была воткнута красная кнопка, а именно в район Голливудских Холмов, и я, пораскинув мозгами, согласился, что каждая кнопка показывает, где расположен тот или иной опорный пункт секты.