И снова мне в нос шибанул запах трав, на этот раз паприка нанесла удар снизу, от чего у меня запрокинулась голова, но я успел очнуться и подняться на счете «восемь». Так же, как опохмелка помогает вправить мозги алкоголику, эта небольшая порция трав проникла в тайники моей памяти, уцепилась за события недавнего вечера и продемонстрировала их остальной части моего изумленного мозга:

Я лежу в номере отеля «Вестин Мауи». Входит Кала. Я очень устал, мне хочется спать, но я держусь за ниточку сознания только потому, что меня ждет замечательный секс. Что-то лепечу про свою работу, про причины нашего пребывания на Гавайях, но к тому моменту, когда Кала заканчивает прихорашиваться в ванной, я уже не понимаю, что такое стена, что — картина, что — дерево, а что — доисторическая лагуна. Когда она появляется в дверях, за ее спиной поднимается пар, и я вижу, как к кровати подходит знакомая мне самка велосираптора, прикладывает к губам длинный безупречный палец, а потом целует меня прежде, чем я могу как-то отреагировать на этот прекрасный сюрприз.

— Люби меня, Винсент, — вздыхает Цирцея. — Люби меня.

Но вот я снова вернулся на Голливудские Холмы, и Цирцея, которая с самого начала знала, что я чувствую и почему, кивнула мне. То, что я видел, это правда. Моя маленькая гавайка все это время была рядом со мной.

— Держись, — сказал я, удваивая усилия и скрежеща зубами от напряжения. — Держись…

Но Рааль лез наверх, лез быстро, взбираясь по спине Цирцеи. Его когти оставляли на ее теле длинные кровавые следы. Он уже приготовился прыгнуть ей на плечи, а оттуда сделать последний рывок к спасению, но впервые с момента нашей встречи Цирцея была сама себе хозяйкой — себе и своим чувствам.

Прекрасная рапторша покачала головой, посмотрела мне прямо в глаза, и этот взгляд проник в самое сердце.

— Пришло мое время встретиться с предками, Винсент. Пришло время стать настоящим динозавром.

И когда Рааль приготовился к финальному прыжку, напряг мускулы для последнего смертельного нападения на вашего покорного слугу, Цирцея разжала руки. Просто взяла и разжала их. Падение было быстрым, а пламя жарким. В какой-то момент мне показалось, что я учуял запах опаленного листика базилика, на долю секунды мне послышался крик певчей птицы, сгорающей в огне, но все это лишь полет фантазии. За какие-то мгновения все было кончено.

Эрни стоял рядом. Не знаю, когда он успел подняться, но он осторожно оттащил меня с края головы Фрэнка подальше от огненной ямы, облизывающейся внизу. Грета Гарбо, в миру милый булочник из Санта Моники, который в каждый мой приезд бесплатно угощает меня плюшками со смешным названием «Медвежьи лапы», тоже забралась наверх, и они с Эрни стали помогать мне спускаться.

— Все хорошо, дорогой, — сказала Грета со смешным шведским акцентом. — Все кончено.

Не совсем. Внезапно Грета крепко схватила меня за руку (да, единственный момент, когда она не хотела остаться в одиночестве), поскольку скелет начал разваливаться на части. Сначала обвалились гигантские ноги, потерявшие устойчивость из-за сотрясений, за ними быстро последовали массивные бедра и торс, болты, которыми крепились кости, вылетали наружу, падали на землю, а проволока рвалась. Мы втроем прыгнули на ближайшую стену, уцепившись за портьеру, и съехали вниз именно тогда, когда Фрэнк развалился на части и рухнул на пол, превратившись в огромную гору новеньких костей. Его череп раскололся надвое, а челюсть соскользнула в гудящую огненную яму.

Другие дамы закончили свое представление и теперь двигались самым грациозным образом, хотя и умудрились нанести своим противникам огромное количество повреждений. Лайза Миннелли прекрасно владела ударом снизу, но ее мама, Джуди Гарланд, превосходила дочку в умении отправлять соперников в нокаут.