— Что здесь происходит, Эдди? — спрашиваю я, стараясь сохранять максимально спокойный и дружелюбный тон. В свое время Дэн Паттерсон поработал на нескольких крутых суицидных вызовах, после чего поделился со мной единственным способом удержать людей от нанесения вреда себе и окружающим. По его словам, нужно просто начать болтать и не останавливаться. — Никогда не думал, что увижу вас в таком ракурсе.

Он снова кудахчет, гогочет, как психованная чайка, и грохает пистолетом по плексигласу.

— Они все ушли, Винни. Все они.

— Кто?

— Мои люди, — орет Эдди, беспрерывно колошматя стволом по плексигласу. Мне становится интересно, стоит ли пистолет на предохранителе. Еще мне интересно, пуленепробиваем ли этот плексиглас и изготовлен ли он в согласии со всеми техническими условиями. Мне будет страшно неприятно погибнуть в цвете лет лишь потому, что какой-то разгильдяй на плексигласовой фабрике поздно вернулся с обеденного перерыва, а потому решил не проводить проверку партии номер 12. — Шермана — нет. Фила — нет. Джерри — нет.

— Я сожалею об этом, Эдди. Очень сожалею.

— Все они ушли.

— А как насчет того парнишки снаружи? — спрашиваю я. — Мелкий такой шибздик, пахнет как бульон.

Эдди мотает головой:

— Элвин не из семьи. Он приятель сестры жены Фрэнка, только и всего.

— Понимаю.

— А знаешь, Винни, как эти козлы мне Джерри прислали?

Еще бы не знать. Я сам помогал с отправкой.

— Да нет…

— В горшке! В долбаном горшке, Винни. А из его трупа две долбаные пальмы торчали. Такое никому не причитается.

— Согласен. — На сей раз я не лгу. Веселого там было мало.

Тут Эдди начинает стремительно метаться по пятифутовой кабинке, отскакивая то от одной стенки, то от другой, точно гигантский мяч для игры в пелоту на чемпионате мира среди душевнобольных. При этом он вовсю размахивает над головой пистолетом, совершенно не заботясь о том, в какую сторону смотрит дуло.

— И теперь они выцеливают меня! — орет Талларико. — Я нюхом чую!

— Ну, Эдди, может, это просто легкая паранойя…

— Ты чертовски прав! Я параноик! — вопит Эдди, снова врезаясь в окно. Плексиглас выгибается под его напором, и физиономия мафиозного босса претерпевает примерно те же перемены, что и в комнате смеха — его зверски оскаленная пасть преображается в причудливую ухмылку. Тут мне становится интересно, какое именно давление требуется приложить, чтобы проломить такой плексиглас.

Но Эдди, резко растратив энергию, уже пятится и оседает на пол кабинки.

— Черт, Винни, — стонет он. — Как же до такого дошло?

Я воспринимаю это как намек для приведения всего к общему знаменателю и медленно приближаюсь к окну. Там я осторожно сажусь по-турецки прямо на пол.

— Порой все идет наперекосяк, — говорю я, цитируя логику Эдди. Не знаю, одобрит ли он такое цитирование.

— Это ты верно заметил.

— Мы просто должны снова встать прямо и хорошенько собраться с духом.

Эдди пару секунд это обдумывает, медленно кивая. Когда же он снова на меня смотрит, я вижу, что глаза у него ярко-желтые — должно быть, контактные линзы соскочили в какой-то момент маниакальных метаний. Радужку простреливают крошечные красные молнии.

Но тут нашу беседу прерывает гудение, и металлический разделитель внезапно опускается за плексигласом, снова разлучая нас с Эдди. Время вышло.

— Мать твою за ногу! — слышу я вопль из кабинки.