— Простите, — продолжал Тео. — Вам, должно быть, трудно. Я просто хотел узнать, не говорила ли Бесс во время ваших сеансов чего-нибудь такого, что дало бы нам какую-нибудь зацепку.

Пятнадцать процентов, думала Вэл. Вслух же она произнесла:

— Большинство самоубийц записок не оставляет. Они полностью погружаются в свою депрессию, им уже безразлично, что произойдет после их смерти. Им хочется только, чтобы боль утихла.

Тео кивнул:

— Так у Бесс была депрессия? Джозеф говорил, что ей, кажется, становилось лучше.

Вместо ответа Вэл прибегла к своему медицинскому образованию. На самом деле, диагноз Бесс она не ставила — лишь прописала то, от чего ей наверняка стало бы лучше.

— Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности взаимоотношений врача и больного, могу сказать вам, что Бесс страдала от пограничных симптомов навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.

Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.

— «Золофт». Разве это не антидепрессант? Я знаю только потому, что встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.

Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя женщинами, которые на нем сидели.

— «Золофт» — это селективный ингибитор обратного захвата серотонина, как и «прозак». Его рекомендуют при ряде заболеваний. При навязчивых неврозах доза несколько выше. — Так ему, побольше клиники. Завалить спецификой и прочей хренотой.

Тео потряс пузырек.

— А с ним может быть передоза или типа этого? Я где-то слыхал, люди иногда под этими колесами такие номера откалывают.

— Не обязательно. Ингибиторы вроде «золофта» часто выписывают людям с глубокой депрессией. Пятнадцать процентов больных депрессией совершают самоубийство. — Ну все, проболталась. — Антидепрессанты — это инструмент, такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом лечении — треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений. Антидепрессанты — не панацея. — Но ты сама относишься к ним как к средству от всего, не так ли, Вэл?

— Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый невроз, а не депрессия?

— Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот и текло из носа?

— Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?

— Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.

— И дело здесь не в лекарствах?

— Буду с вами до конца откровенной — я даже не знаю, принимала она его или нет. Вы считали таблетки?

— Э-э, нет.

— Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ мы не берем.

— Ладно, — сказал Тео. — Наверное, мы все узнаем после вскрытия.

В мозгу Вэл промелькнула еще одна кошмарная картинка: Бесс Линдер на разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.

— Мне бы хотелось оказаться для вас более полезной, но, сказать по правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода считать ее потенциальной самоубийцей. — Вот это, по крайней мере, правда.

Тео понял намек и тоже поднялся.

— Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у вас есть что… понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему стало бы легче…

— Извините.