Ну, мы так, мол, и так, пришла подружка Била, мы не знали, что делать. И вот тут Артур говорит: «Эта сука сумку забрала». И вот хоть убейте меня на месте, не помню, испугался, видно, очень,— была у нее сумка в руках или нет. Я Артуру поверил, что она забрала. Я в панике — что же делать? Артур мне говорит: «О Пироге никому ни слова. Девку, Роман, разыщешь, кровь из носу. Звони Валерии, скажи, что Бил сам отдал своей подружке сумку». Ну, позвонил я ей. Чего она мне говорила ни в сказке сказать, ни пером описать. А тут как раз эту малявку Славину по телику показали. Я звоню Валерии, говорю, что узнал фамилию бабы, которая сумку прихватила. Я ж не знал тогда, что она вовсе не брала. Ну, видно, Саламандра сама Красниковскому дала эту информацию. Вот так оказался я меж двух огней.

Остальное вам известно».

45

18 августа, воскресенье

Генерального прокурора России вторую ночь мучила бессонница, и, приняв две таблетки снотворного, он наконец забылся тяжелым сном два часа назад. Разбуженный среди ночи настойчивым телефонным звонком Меркулова долго не мог взять в толк, почему он должен срочно ехать в свой кабинет на Кузецком мосту и сам лично допрашивать каких-то проходимцев, да еще в неположенное по закону время для допросов. Но когда до него дошел смысл спокойной меркуловской речи, он проворно вскочил с постели и, придерживая плечом трубку, открыл шкаф и стал облачаться в форму государственного советника юстиции первого класса.

Чуркин огляделся в прокурорском кабинете и без приглашения сел в кресло напротив прокурора. Генеральный сидел пригнувшись, сложив руки калачиком на столе. Сделав знак конвоирам удалиться, он всмотрелся в следователя столичной прокуратуры внимательными серыми глазами, словно надеялся снять молниеносную рентгенограмму его темной души.

— Рассказывайте,— коротко и сухо сказал генеральный.

Чуркин прекрасно понимая, что главного законника России совершенно не интересует история о покушении на драгоценную сумку с продуктами, но уже было раскрыл рот, чтобы начать возмущаться несправедливостью, проявленной по отношению к нему со стороны милицейских работников, надеясь таким образом хотя бы выиграть время, прощупать, что же явилось действительной причиной его задержания. Но вспомнил, что в приемной сидел старый криминалист Моисеев с каким-то человеком в темных очках, лица которого Чуркин не разглядел — электрический свет в приемной не был зажжен, а рассвет еще только занимался. Но вот эта плохо различимая фигура не давала Чуркину покоя, где-то он видел раньше эти потрепанные, но модные кеды. И тогда он решил воспользоваться другим приемом — отвечать на вопрос вопросом.

— О чем рассказывать товарищ генеральный прокурор?

— О самом главном. Для начала, зачем вам понадобилось убрать Турецкого?

— Мне — убрать Турецкого?!

Но генеральному эта игра была, по-видимому хорошо знакома.

— Я повторяю вопрос: зачем вам понадобилось — скажу яснее — убить Александра Турецкого? Я слушаю.

— Извините, но ведь он под машину вообще-то попал, Турецкий. И от травм скончался в больнице. Я опознание проводил. Но я действительно веду на него дело. По указанию прокурора Москвы товарища Зимарина. О злоупотреблениях и взятках. О покушении на. жизнь прокурора Москвы. Там показания были. Против Турецкого и Бабаянца. Свидетели это подтверждали. И. пленка была. Главное, показания самого обвиняемого были. Он собственноручно этот факт подтверждал.

— Что вы мне тут городите? Какие доказательства? Какие свидетели, какая пленка? Собственноручно! Это вы сварганили всё собственноручно.