Я срезала путь через лес по узкой тропинке. Листва за последние несколько дней распустилась, и луна отбрасывала на землю пятнистый свет. Мне послышался отдаленный крик — большой кот? Звук был похож на всхлипывание ребенка, но потом он растворился, и я списала это на свист ветра в ветвях деревьев. Пара пестрых неясытий крикнула вдалеке. Я задалась вопросом, следили ли за мной желтые глаза горного льва. Эта мысль заставила меня поторопиться.

Все дома на Катамаунт-Блафф были погружены в темноту. Я спряталась в болотной траве, наблюдая. Мне показалось, что кто-то двигался за занавеской в величественном доме Локвудов, но свет нигде не горел. Вероятно, это был ветерок, дувший в открытое окно. Я долго смотрела на дом, вспоминая яд, который услышала в голосе Леоноры, когда мы разговаривали в последний раз.

В доме не было никакого движения, кроме колыхавшейся занавески, но я знала, что охранник должен патрулировать территорию два раза в час. Я подождала первого обхода — патрульная машина медленно проехала по дороге от въездных ворот до нашего дома. Я постаралась разглядеть, кто сидел за рулем, но машина находилась слишком далеко. Она развернулась на нашем повороте и поехала обратно в направлении поста охраны у главной дороги.

У меня было полчаса до возвращения машины.

Я обогнула наш дом, держась за валунами, которые были разбросаны на нашем дворе от леса до пляжа. Сердце бешено колотилось, когда я шла параллельно своей студии. Это была самая опасная часть — мне придется пробежать около двадцати ярдов по залитой лунным светом лужайке. Без часов и сотового телефона я могла только прикинуть время, и предположила, что уже почти полночь. Обычно Гриффин рано ложился спать и спал крепко; парни были полуночниками, но свет в их старых спальнях не горел, и в любом случае я не могла представить, зачем им оставаться с ночевкой в нашем доме.

Я глубоко вдохнула и скорее поковыляла, чем побежала через широкое открытое пространство, скользнув за студию со стороны моря. Я вышла из дома без ключей, но хранила запасной под каменным ангелом в саду с травами. У меня рука дрожала, когда я вставляла ключ в замочную скважину.

Как только я оказалась внутри, плечи с облегчением опустились. Каждый дюйм этого здания был моим. Я вдохнула запах краски, растворителя, клея для дерева, водорослей, морских улиток и раковин мидий, плавучих коряг, покрытых ракушками. Огромные северные окна выходили не на луну, но рассеянного холодно-голубого лунного света было достаточно, чтобы мне что-то видеть.

Первым делом я подошла к книжному шкафу. Полки были заполнены книгами по искусству, великолепными изданиями американских, французских, итальянских и немецких издательств. Моя коллекция томов о природе занимала половину пространства — множество старых книг таких любимейших авторов, как Луис Агассис Фуэртес, Уильям Гамильтон Гибсон и Генри Дэвид Торо. Я сняла с полки том, в котором сделала тайник (по иронии судьбы это оказалась книга по юриспруденции), и с облегчением обнаружила, что сверток с печатными материалами по-прежнему был внутри.

Я схватила свою наплечную сумку и набила ее фруктами и сыром из маленького холодильника, также засунула туда банку грецких орехов, упаковку пшеничных крекеров и банку миндальной пасты. Взяла в аптечке в ванной кое-какие предметы для оказания первой помощи. Завернула в мягкую ткань пачку газет и писем и положила их в сумку вместе с ручкой и чистым блокнотом.

Мне пришла в голову мысль о моем телефоне, оставшемся в подстаканнике моей машины в гараже. Интересно, не конфисковала ли полиция машину в качестве улики, находившейся на месте преступления. В студии был стационарный телефон — старый настенный телефон, прямо рядом со шкафом, в котором хранились мои материалы для работы.