– Иди ко мне, – нежно позвала она. – Все хорошо. Не бойся.

«Не бойся…»

Само безумие отозвалось эхом в его мозгу!

А Лиз уже стаскивала с него брюки. Оставив их у него на лодыжках, Она взялась за трусы.

Она поднесла спелую молодую грудь к его жадным губам, и он стал сосать ее, словно младенец. Страстно, неистово.

Она осторожно и медленно опустилась на его стоящий торчком член. Нежное, воркующее существо, до зубов вооруженное уловками, которым мужчина ничего не способен противопоставить. Он сидел, как клоун, со штанами, смешно спущенными до лодыжек, и содрогался под ней, чувствуя, как постепенно по внутренностям распространяется сладостная горячка.

В эти минуты у Лу исчезли последние остатки самоуважения. Но именно благодаря этому чудовищному унижению, этой звериной жестокости, облаченной в нежные слова и мягкие улыбки, он кончил, выпустив из себя сильную струю семени в последнем, оргазмическом спазме. Мужская эссенция навечно осела в глубинах ее женского лона, а слух Лу в эту секунду вернулся к восприятию внешних звуков. Он снова услышал хихиканье секретарши и стук печатной машинки.

Уже все закончилось, но он некоторое время еще продолжал толкаться в нее, не желая расставаться с наслаждением. Все еще сосал ее набухший сосок, не имея в себе сил расстаться с его вкусом. Она торжествовала. Он чувствовал это всеми фибрами своего тела и души. Она взяла его и теперь торжествовала. Он тоже упивался, хотя и понимал, что это именно она унизила и уничтожила его в этом кабинете. В этом было самое фатальное и самое острое удовольствие. Для нее. И отчасти для него. Ведь под знаком своего конца он испытал оргазм.

Наконец, он окончательно опомнился и смог перевести дух. Он взглянул на документы, лежавшие перед ним на столе, на стены кабинета, увешанные фотографиями смеющихся друзей, включая Ларри Уитлоу и Верна. Затем он вновь перевел взгляд на алебастровую наготу тела того существа, что продолжало сидеть у него на коленях.

– Ты победила, – хрипло проговорил он. – Чего еще ты хочешь? Ты взяла все…

Она улыбнулась и склонилась к его уху, отчего ее сосок скользнул по его лицу вверх. Ее слова отозвались похоронным звоном по всей его жизни.

– Я хочу, чтобы ты женился на мне, Лу…

XVII

Нью-Йорк, 13 января 1952 года

Оливия Ойл.

Специалист по абортам сидел за маленьким кухонным столиком в задней комнате своей квартиры и смотрел через окно на крыши домов Вест-Сайда. Перед ним стояла чашка с тепловатым черным кофе, куда он для успокоения своих нервов добавил около унции водки. Его пожелтевшие пальцы сжимали окурок «Лаки Страйк», который чуть подрагивал в руке и отпускал неровную струйку дыма в застоявшийся воздух комнаты.

Наступил серый, промозглый день. Январь славится такими днями. Градусник стоит на нуле, а человек все равно промерзает до костей. Холод, казалось, без труда проникал через щели в запертом окне и насмехался над надсадно шипящим радиатором.

Отвратительный денек. В такие дни нечего ждать от судьбы приятных подачек. И все же… Если Оливии Ойл удастся прорваться в пятых скачках в «Хиали», этот день станет для врача самым важным в новом году.

Со вздохом он переменил позу на кухонной табуретке. Это был крупный человек. Росту в нем было шесть футов и четыре дюйма. Излишек веса составлял не менее двух-трех десятков фунтов.