Рука Тима по прежнему лежала на ладони Лауры. Он не сводил глаз с ее лица. Взгляд их был успокаивающим и в то же время каким-то опьяняющим, даже опасным.

Внутри Лауры назревал взрыв, словно джинн, выпущенный из бутылки при звуке этих трех прекрасных слов, очаровал женщину, парализовал волю, превратил в нового человека, способного делать те вещи, которые несколько мгновений назад казались невозможными.

Лаура почувствовала внутри все крепнущий голос, появившийся после этого невидимого превращения, переполняющий ее, рвущийся наружу, поддерживаемый силой воли Тима и ее собственной слабостью.

Коробочка была открыта. Тим надел кольцо Лауре на палец. Женщина больше не могла сопротивляться. Теперь она не была одинокой и никогда не станет ей, если даст Тиму согласие.

– Итак? – спросил он, нетерпеливый, словно мальчишка. Опять Лаура заметила в его глазах странный озорной свет, словно он знал, что ее оборона ничто по сравнению с силой его любви.

Лаура затаила дыхание. Кольцо на пальце и мягкий голос прогнали ее последние колебания.

– Да, Тим, – сказала она, сделав последний шаг, выбивший почву у нее из-под ног, и отдавая себя в его руки, словно только это могло теперь спасти ее от нее самой. – Я выйду за тебя замуж.

XXX

«Дорогие мои, мы собрались здесь перед Богом и в присутствии свидетелей, чтобы соединить вместе мужчину и женщину в святом браке, который есть священный союз, установленный Господом…»

Уинтроп Бонд стоял рядом с Лиз перед собравшимися родственниками, друзьями и представителями высшего нью-йоркского общества. Почти каждый из присутствовавших был моложе Уина, как и прекрасная невеста, чья улыбка светилась за прозрачной вуалью.

Скучные родственники бросали неодобрительные взгляды: кто на волшебное свадебное платье Лиз, кто на лысеющую седую голову Уинтропа.

Священник в своем облачении был здесь самым пожилым человеком, в очках и таким же седым. Он смотрел вниз на невесту и жениха, держа в руке писание.

Ни один человек в Церкви Христа, самой большой и престижной методистской церкви в Нью-Йорке, не одобрял эту женитьбу. Каждый, несмотря на прелесть Лиз, ставшей настоящим открытием церемонии, думал, что Уин не только обрекает себя на гибель, но совершает непростительный грех против бессмертия Бондов своей женитьбой на ничтожестве.

Четыре поколения хитрых, амбициозных, работоспособных Бондов сколачивали капитал не для того, чтобы увидеть его растраченным таким образом. Родственники превосходили друг друга в логике аргументов, пытаясь убедить Уина, что подобная женитьба является преступлением не только против Бондов, но и против истории, против всей Америки.

Все было напрасно. Уин сам распоряжался своей судьбой и принимал решения.

В общем, в церкви сегодня было мало радости.

Но Уинтропа Бонда это не волновало. Он радовался за всех.

Лиз стояла рядом с ним и светилась от счастья, от того, что происходило. Она выглядела такой юной, такой милой в своем волнении! Уин не сводил глаз с улыбки за вуалью, которая так много выражала…

Его не тревожило общее неодобрение. Любопытные лица в церкви принадлежали его прошлому, которое теперь закончилось. А его будущее было открытой книгой, и он собирался прочитать ее в глазах милого существа, стоящего рядом.

Последние несколько недель его сестры и кузины сделали все, чтобы отговорить Уина от женитьбы. Они даже познакомили его с абсурдным докладом детектива о прошлом Лиз. О прошлом, которое по их словам, было сомнительным. Но Уин остался непоколебимым. Он уже слышал об истории Лиз и имел время разобраться в ней.

Более того, Уин знал ее, знал Лиз так, как никто из его щепетильных родственников. Она была нежной, беззащитной девушкой, которая много страдала в жизни, которая любила его и хотела иметь от него детей.