Лишь благодаря ее намеку на разрешение он смог опустить свои руки вдоль ее спины, обхватить ладонями ее маленькие ягодицы и прижать ее бедра плотнее к своему разгоряченному, набухшему члену. Лишь благодаря ее тихому вздоху он посмел взяться за пуговицы ее блузки. Лишь благодаря ее томному взгляду полузакрытых глаз он смог понять, что ему разрешается расстегнуть ее. В следующее мгновение ее полные, великолепной формы груди показались из разреза блузки, словно запретные плоды. Лишь благодаря ее изогнутой спине, он понял, что ему позволено покрыть их поцелуями, вкусить сладость твердых небольших сосков. Это привело его в небывалый экстаз.

Она контролировала каждое его движение, каждое его прикосновение к своему телу. Она делала это изобретательно и непринужденно. То вздохом, то подрагиванием ресниц, то ответным поцелуем, то тихим стоном удовольствия. Это были санкции на снятие с нее очередного предмета одежды. Вслед за брюками и блузкой, на пол полетел бюстгальтер. Она оставалась лишь в трусиках, а он был все еще полностью одет. Его рубашка и галстук пребывали в беспорядке, член горел между ног.

Он чувствовал себя ее рабом. Держа ее руками за ягодицы, целуя ее живот, пупок и бедра, он зачарованно смотрел на чуть вздувшийся бугорок, закрытый от него тонкой тканью трусиков.

Последние остатки мужества покинули его. У него не хватало решимости снять трусики, даже дотронуться до них. Он был уверен, что она, как и в прошлый раз, скажет коротко: «Нет!» Он знал, что она остановит его в самый последний момент. Нет, это уже слишком! Он предчувствовал то смущение… Да что там смущение! Шок, который ему доведется испытать после ее отказа. Он знал, что не переживет этого. С ним случится удар, он был в этом уверен…

Но вдруг он почувствовал, как легкая дрожь пробежала по ее бедрам и животу, к которому он припадал губами. Затем – к его великому облегчению – он услышал тихий стон, вырвавшийся из ее губ. Бугорок, закрытый от него тонкой тканью, которая потемнела от влаги, заметно взбух. Заметно, ибо он не спускал с него отчаянного взгляда. Это все могло говорить только об одном – о глубочайшем женском желании.

Не помня себя, он резко рванул трусики вниз и зарылся лицом в светло-коричневую поросль между ее ногами, коснувшись ртом самой ее сердцевины…

Всякие остатки разума и рассудка были сметены без следа нахлынувшей волной всепожирающей страсти.

Лу позднее не мог в точности восстановить всю последовательность событий. Он не помнил точно, как она помогла ему раздеться, как он нес ее в спальню и положил на кровать рядом с собой. Зато он помнил, как отклонился и замер, взглянув на нее, растянувшуюся на белоснежной простыне. Это была воистину богиня! Каждый изгиб ее божественного тела ласкал его взгляд. Он не мог отвести зачарованного взгляда от икр ее ног, от нежных ляжек, женских бедер, ложбинки под пупком, роскошных грудей, соски которых смотрели в разные стороны.

И тем не менее во всей своей наготе она ухитрилась полностью сохранить собственное достоинство вкупе с какой-то девичьей невинностью. Она и дальше контролировала все сама, благосклонно разрешая Лу совершать дальнейшие маневры. Он думал, что все делает он сам. На самом же деле ничто не могло быть более далекого от истины, чем эта его уверенность.

Наконец, она широко развела свои великолепные ноги, как бы приглашая его закончить с любовными прелюдиями и перейти к кульминационной части акта. Он входил в нее с наслаждением. Его не нужно было уговаривать или просить дважды. Подсознательно он чувствовал, что это что-то вроде ловушки, но, позабыв обо всем, он всем сердцем, всем своим существом рвался туда. Войдя в нее, он погрузился в несказанный, волшебный мир неги и наслаждения. В его жизни еще не было события, которое бы равнялось этому по накалу страстей, по напряжению, наконец, по уровню испытанного счастья. Ему казалось, что в мире нет ничего прекраснее томного лона Лиз, в которое она дозволила ему погрузить его горящий мужской орган.