IV

Боб спал мало и плохо.

Это началось с того дня, когда товарищи его эскадрильи увидели, как он вернулся на базу на самолете, который он, пилот-наблюдатель, вел вместо убитого летчика, сидя на его трупе.

Итак, открыв глаза, я не был удивлен, что находился в каюте один. Что до меня, то я спал мертвым сном, и пробуждение открывало мне жизнь, как совершенно новую стартовую дорожку, а мир – как радостную добычу.

День давно наступил. Солнце светило прямо в толстое стекло иллюминатора.

Мне достаточно было лишь спустить ноги с верхней койки, которую я занимал, чтобы коснуться пола.

Я быстро умылся, бриться не стал и выбежал наружу. Великолепное сияние царило над морем и Палубой, да такое яркое, что стушевало грязь судна. Небо, ветер, волна – все дышало переполненностью и чистотой. Поистине это было прекрасным подарком, сделанным мне в утро моего двадцатилетия.

Большие пузатые легкие джонки проносились мимо на своих странных парусах, подобные крылатым чудищам. На мачтах, на тросах суетились матросы со всего побережья и островов Дальнего Востока. Казалось, они оставляли позади себя запах пряностей, риса и опиума. Они снялись с якоря в неведомых портах. Они направлялись к неведомым портам. И вода стекала с выступавших на носу и на фланке скульптур.

„Почему мы не Пиратское судно? – спрашивал я себя с огорчением. – Мы бы взяли на абордаж эти замечательные парусники, отвели бы их в пустынную бухту – там началась бы оргия. Несомненно, на борту у них есть прекрасные китаянки".

Книжные воспоминания о флибустьерах смешались со свежими впечатлениями, полученными на Востоке, и я принялся сочинять преследования, грабеж, насилие…

Легкое облако на мгновение закрыло солнце. Это мимолетное нарушение сияющей гармонии, окружавшей „Яванскую розу", прервало мои дикие, ребяческие фантазии. Я вновь очутился на палубе дрянного судна в компании трех отвратительных лиц и без единой женщины.

Как и накануне, я сильно покраснел.

„Я навсегда останусь ребенком, – подумал я, – дуралеем! Боб прав".

Боб… Это имя изменило ход моих мыслей. Солнце приближалось к зениту. Скоро все отправятся на обед, а Боб так и не появился на палубе. Где он был? Что он мог делать?

Прежде всего я отправился в обеденный зал. Он был пуст.

Проходя по противоположному от нашей каюты коридору, в приоткрытую дверь я увидел сэра Арчибальда, распростертого в точно такой же камере, что и наша. Юнга протягивал ему стакан виски. Я дождался мальчика и спросил:

– Ты не видел второго лейтенанта?

Маленький малаец очень быстро ответил:

– Он несколько раз проходил здесь.

Мой интерес был возбужден не ответом, а смущенным тоном, которым он был произнесен.

– Здесь! – машинально повторил я, внимательнее осматриваясь вокруг.

Это был узкий проход, куда с одной стороны выходил бар, а с другой – две каюты. Одну занимал сэр Арчибальд, вторая была закрыта. Все точно так же, как по другому борту, где располагались мы. Я, конечно, ошибся, интерпретируя речь юнги. Для очистки совести я спросил еще раз:

– Кто живет рядом с нами?

– Никто.

– А там?

– Никто.

– Тогда почему меня поселили вместе со вторым лейтенантом?

– Господин Ван Бек спит у капитана, но у него много дел.

– А в трюме?

– Господин Ван Бек – хозяин.

Я отправился на поиски Боба, но его не было ни на палубе, ни на полуюте. Я спустился на пост экипажа, откуда неописуемая вонь немедленно меня прогнала. Приведенный в отчаяние этим нелепым исчезновением, я сходил даже в машинное отделение.