Но мне было необходимо общество женщины. Алкоголь разжигал эту потребность.

Не имея никого в своем распоряжении, я вспомнил о Флоранс.

В то время как нанятый автомобиль вез меня к набережной реки, к отелю, в котором жили метиска и сэр Арчибальд, я вспомнил о боязливых предостережениях, сэра Арчибальда. Я даже вспомнил его слова: „Ван Бек хочет проверить. Он не тот человек, который покупает вслепую".

Но если память моя была в порядке, то до меня не доходило, что эти слова должны были бы удержать меня.

„Поскольку приходится выслушивать болтунов и трусов, – сказал я себе, – становишься похожим на них!"

Это была единственная мысль, на которую оказалась способна моя помутившаяся от опьянения голова.

Однако верное объяснение нетрудно было найти.

Пока я не испытывал никакого желания увидеть Флоранс, опасение ее отца я считал разумным. Оно показалось мне абсурдным с той минуты, как вследствие неудачной охоты метиска стала для меня необходимой компенсацией.

„Ван Бек… Ван Бек…" – шептал я, пожимая плечами.

Я был уже в том состоянии, когда, жестикулируя, разговариваешь сам с собой.

„Ван Бек все же не китайский император! И даже китайский император не сможет мне помешать закончить эту ночь с Флоранс! Она меня любит, и слишком долго я оставлял ее без внимания".

Чем больше приближался я к цели своей поездки, тем больше забывал, что ехал к метиске, не сумев найти другую женщину, и тем больше я ее хотел.

Радость, которую она испытает от моего ночного визита, – в этом я был уверен, – гарантия оказаться в кровати, где меня ожидает, я знал, несравненное тело, доверчивое и сладострастное одновременно, обещание сильного и разделенного наслаждения, – все это вызывало у меня совершенно новую, обновленную страсть к Флоранс.

В особо циничном состоянии мы с Бобом называли подобное обновление „возгорание пламени". Но опьянение лишало меня всякой способности к иронии и, напротив, придавало живую искренность каждому моему внутреннему порыву.

В „Астор-хаус" вошел пылкий любовник.

Было четыре часа утра. В просторном холле царили полумрак и тишина.

Ночной портье подремывал за стойкой. Я разбудил его тумаком. Он поднял ко мне старое, умное, помятое лицо, на котором желтая кровь оставила свой след.

– Проводи меня в квартиру сэра Хьюма, – потребовал я.

Метис, взглянув на окошко с ключами, ответил:

– Сэр Арчибальд не вернулся, господин.

– Проводи меня в квартиру сэра Арчибальда! – повторил я.

– Но я же только что сказал господину…

Портье внезапно замолчал и с неподражаемой улыбкой заговорщика, которая расцветает только на губах мужчин Дальнего Востока, прошептал:

– Как я должен доложить мисс?

– Никак. Это сюрприз!

Старый метис поморгал минуту своими старческими глазками, потом со сдержанной решимостью сказал:

– Я не могу, господин. Надо докладывать.

Я не мог ждать. Я был пьян. Каждая минута, проведенная без Флоранс, казалась мне преступлением против самого себя.

Я вытащил из кармана пачку банкнот. Одной рукой я протянул их портье. Другую, сжав в кулак, я приставил к его рту.

– Выбирай! – приказал я.

Старый человек, не моргнув, осмотрел мою форму. Портье повиновался, конечно, не под моими угрозами, а благодаря форме. У нас был авторитет воинов-победителей. Самый последний кули знал тогда имя Жоффр.

Метис деликатно отвел мои обе руки и вежливо произнес:

– Идите за мной, господин.

Лифт привез нас на последний этаж.

Там портье открыл мне комнату Флоранс своим ключом.