Потом, в 23.57 тридцать первого декабря, весь тщательный математический расчет жрецов пошел насмарку. Вдруг осознав, что происходит, Кристин побежала от берега, так быстро, как только несли ее ноги, в ушах у нее бушевал океан, перед глазами, размахивая ножами, метались жрецы.

– Знаете, у меня даже мелькнула мысль, не остановиться ли и не спросить ли кого-нибудь из них, откуда у них такая уверенность. Понимаете?

В мертвой тишине комнаты в отеле воспоминаний, сидя рядом с мертвым старичком-доктором, она на мгновение задумалась, не является ли весь ее рассказ, с учетом обстоятельств, несколько бестактным, но продолжила:

– Как они могли быть так уверены, что, прежде чем они встретили меня, женщин на самом деле было не тысяча девятьсот девяносто восемь? Понимаете? Но маньяк, который гнался за мной, размахивал таким огромным мачете, что я подумала – уж лучше, пожалуй, отложу этот разговор.

И Кристин, оказавшись моложе и резвее гнавшихся за ней священнослужителей, так и не найдя искомого сна, единственная из всей паствы пережила последний удар полуночи.

– Через два часа я наконец поймала попутку – тот же самый фургон, только теперь они возвращались оттуда, куда до того так спешили.

В машине ехали две женщины под тридцать, и та, что сидела на пассажирском сиденье, не очень обрадовалась остановке.

– Куда тебе? – спросила та, что была за рулем.

– Подальше от побережья, – ответила Кристин.

Женщины разговаривали таким же напряженным шепотом, как и священнослужители накануне вечером. «Ты с ума сошла: подхватила девчонку, – говорила та, что сидела справа. – О чем ты думала?» Женщина за рулем ответила: «Она же еще девчонка и к тому же могла бы сказать кому-нибудь, что видела нас. Ты разве сама не видела, что мы чуть не сбили ее по дороге туда?» И снова пассажирка: «Ну, и что теперь? Мы же не можем просто вышвырнуть ее где-нибудь». И снова водительница: «Пока оставим ее с собой, посмотрим», – а потом начала хихикать, а ее подруга оглянулась на Кристин, проверяя, что она делает.

Кристин притворилась спящей. Водительница все хихикала.

– Прекрати, – оборвала ее подруга.

Та замолкла, а через мгновение проговорила:

– Дай-ка. – И пассажирка, поколебавшись, передала ей бутылку, из которой водительница отхлебнула. Поднаторевшая за ночи, проведенные в комнате на задах Давенхолльского бара, Кристин распознала запах бурбона.

– Есть хочешь? – спросила она.

– Да, – ответила Кристин.

– В Норт-Биче заедем в одну маленькую булочную. – Она все смотрела на Кристин в зеркало. – А что ты там делала на дороге?

– Ну, знаете ли, – сказала Кристин, – можно ведь и у вас спросить то же самое, – а про себя подумала: что, Кристин, тебе всегда обязательно умничать?

– Ха-ха, – проговорила женщина за рулем, не найдя в ее словах ничего смешного, а подчеркнутое молчание ее подруги гласило: ну, что я тебе говорила?

Если не считать одинокого флага, развевавшегося в конце улицы, в городе не было никаких признаков праздника. Пройдет еще час или два, прежде чем Кристин убедится, что полуночный прилив не смел все и вся и что этот Новый год ничем особенно не отличался от предыдущих девяноста девяти, так же как и от девятисот до того. Женщины остановились у булочной на Коламбус-стрит и зашли внутрь.