Через три дня шрам полностью рассосался, и мальчик вновь видел обоими глазами. К этому заключению прилагаются около двадцати свидетельств различных медиков, клянущихся своей честью, что операции, заранее обреченной на неудачу, не было вообще.

Я пытаюсь пробиться в твои мысли, пока ты пьешь виски и любуешься на облака, пролетая над морем, но маленькие голубые таблетки отвлекают твое внимание, мешают тебе услышать мой голос, пытающийся предостеречь. Тебе не грозит неминуемая опасность и мне неизвестно будущее; я могу улавливать лишь исходящие от тебя же, сокрытые в твоем подсознании предчувствия и предупреждения, которым ты, к сожалению, уделяешь так мало внимания.

Суждено ли тебе, милая Натали, прежде чем твоя душа отделится от тела, понять, насколько живые осведомлены лучше мертвецов? Мы можем ориентироваться в вашем пространстве, вашем времени, вашем мире лишь посредством ваших же предчувствий, смешивающихся в вашем сознании с вашими импульсами, выдумками и воспоминаниями. Вы наш запас будущего, если, конечно, эти временные разграничения вообще имеют смысл, то есть когда мы пытаемся настроиться с вами на одну волну. Если мы так часто и наведываемся в ваши сны, то потому, что таким образом получаем доступ к чердаку, где хранится все то, что мы потеряли, и мы подпитываемся тем, чем вы пренебрегаете, пытаясь поделиться этим с вами.

Я говорю «мы», но это лишь условность: я все еще не теряю надежды вырваться из своего одиночества. Со дня моей кончины, Бог мне в том свидетель, я так и не смог войти в контакт с душами других умерших, которых, как и меня, молитвы толпы удерживают на земле. МарияЛучия ни разу не дала о себе знать. Что до остальных отражений, рядом с которыми я обитаю в глазах Девы, жизни в них не больше, чем в лицах, увековеченных на ваших фотографиях. Даже епископ Мехико, в слезах стоящий передо мной на коленях, этот причащавший меня трижды в неделю Сумаррага, рядом с которым я провел семнадцать лет и которого лицезрел каждое утро, не более чем пустое отражение. Уйдя из жизни через несколько дней после меня, он ни разу не подал признаков жизни, ни разу не навестил меня в моем преддверии рая. Попав, несомненно, прямиком на небеса, через «служебные» врата, он потерял интерес к участи, которой я ему обязан.

Как бы там ни было, Натали, на данный момент нить между нами настолько тонка, что позволяет мне общаться с тобой лишь через это компьютерное вторжение, на которое ты так болезненно отреагировала. И я очень огорчен этим. Я бы хотел предостеречь тебя от черных мыслей, проецируемых тобой и поджидающих тебя здесь. Я так нуждаюсь в тебе, в полном владении твоим умом, твоими природными барьерами, твоей энергией, твоими знаниями. Мне бы не хотелось, чтобы ты приехала на встречу со мной ослабевшей. Но, может быть, так и надо? Пути Господни, мне это известно лучше, чем кому бы то ни было, подчас так же извилисты и скверно вымощены, как и иногда подменяющий их случай.

И вот уже смутно напоминающий меня силуэт обретает в твоем сознании очертания, пока ты дремлешь, укачанная быстрым бегом облаков, скользящих за иллюминатором. Занятно, что я кажусь тебе таким молодым… Знаешь, ведь мне было уже пятьдесят семь лет, милая сестричка из потустороннего мира, когда провидение на мою беду обрушилось на меня. И только в семьдесят четыре года я наконец отдал Богу душу, хотя в моем случае данное выражение не имеет, увы, никакого смысла.

Но ничто на протяжении всей моей долгой жизни не смогло изменить моей природы: тихий, ровного нрава, упорный и преданный ребенок, каким я был, продолжал жить, не изменяя своим детским привычкам, в том набожном старике, которого осаждали толпы больных и нищих. В этом свидетеле поневоле, обладателе чудесной тильмы, орудии божественной воли, «человеке Девы», которого поселили в богатых покоях, кормили досыта, по воскресеньям выносили на всеобщее обозрение, словно святые дары, и который приветствовал взывающую к нему толпу скорее с выражением покорности судьбе, нежели с высокомерием… Благодаря ниспосланной мне глухоте, хоть сколько-то скрасившей последние годы моей жизни, все возносимые мне почести происходили при моем полном неведении; к несчастью, теперь все вернулось на круги своя: после смерти я вновь обрел слух и теперь мужественно переношу миллионы молитв, на которые у меня нет возможности ответить.