Я так и не узнал, почему Пресвятая Дева держит меня узником в своих глазах, зато я знаю, чего ожидаю от тебя, Натали, на что надеюсь и чего опасаюсь. Вполне возможно, что встреча со мной причинит тебе боль. И не знаю, пойдет ли тебе это на пользу. Но лишь ты властна освободить меня; мне так нужно верить в это.

Похоже, в мире осталась только одна авиакомпания, не запрещающая курить на борту своих самолетов; и надо же было мне попасть именно на ее рейс. Спустившись с трапа первой, со страшной мигренью, горящим горлом и невероятным жжением в желудке после специй «Аэромексико», я уже минут пять топчусь за желтой линией, ожидая, пока четверо полицейских соблаговолят открыть свои будки. Когда они наконец заканчивают свое копошение и один из них знаком подзывает меня, ему хватает беглого взгляда на мой паспорт, чтобы машинальным жестом, каким обычно отгоняют назойливого комара, отослать меня обратно. Я тщетно пытаюсь возразить; он вызывает накачанную силиконом даму и приказывает мне вернуться на прежнее место. Провожаемая равнодушными взглядами остальных пассажиров, у которых, видимо, с документами все в порядке, я вновь пробираюсь по лабиринту железных ограждений, табличка над которыми гласит «Мехиканос». Ее-то я и не заметила и на приоритет бизнес-класса надеялась зря: я оказываюсь в конце вереницы из полусотни угрюмых истуканов, нахлынувших, пока я мешкала, к единственному окошечку, предназначенному для пропуска иностранцев.

Когда наконец приходит мой черед предстать перед находящимся в полубессознательном состоянии таможенником с зеленоватым лицом, жующим колпачок от ручки, я, схватившись за голову, выношу неторопливые вопросы, значение которых безуспешно пытаюсь понять с помощью моего карманного словарика, в то время как он привередливо рассматривает все выданные мне за последние десять лет визы. Внезапно, без видимых причин, он решает, что я вовсе не подозрительная личность; мощным сотрясающим все вокруг ударом штампует мой паспорт и, глядя исподлобья, возвращает его мне, облизывая пересохшие губы. Я уже чувствую, что возненавижу эту страну.

В зале выдачи багажа мне уготовлен следующий приятный сюрприз: мой клеенчатый чемодан, который я до отказа набила бутылками с минеральной водой и герметичными упаковками с биопродуктами, дабы оградить себя от дегустации местной кухни, беспомощно валяется на ленточном конвейере, распоротый, с продырявленными бутылками и искромсанными упаковками, посыпанными ломтиками моркови и рисинками. Я загружаю остатки того, что ранее было моим чемоданом, на тележку, преисполненная решимости, направляюсь к таможенному контролю для выявления виновника этого погрома. И меня же и задерживают. Два здоровяка хватают меня под руки, пока третий что-то орет мне прямо в лицо, тыча пальцем под подбородок. Я по-английски осведомляюсь, что происходит, а он продолжает еще громче вопить на испанском, как будто, если он повысит голос, я смогу лучше понять.

После нескольких минут ни к чему не приводящего обмена ругательствами супермен в миниатюре, в сереньком костюме, круглых очках и со светлыми кудряшками, спадающими на лоб, берет за руку одного из полицейских, удерживающих меня, тревожно улыбаясь, объявляет мне, что все в порядке, потом начинает засыпать моих мучителей вопросами на их языке.