Его задача смешить наших царствующих особ.
Котобрысов обсосал тонкую косточку и возвел к потолку раскосые, как у тунгуса, глазки, словно посылая благодарение. Он был прирожденный клоун, ему можно было и помалкивать: публика и так веселилась над ним.
— Да, я шут… Я циркач, так что же! — запел он недурным баритоном и подмигнул мне неожиданно печально. — Я репейник в хвосте лошади прекрасной Дионы, я ее хриплый бубенчик, я бедный Йорик, но верю, что и надо мной прольется светлая слеза…
Его темные глазки-щелки заискрились. Почти не меняя выражения толстого лица, Котобрысов смотрел по сторонам то вопросительно-умильно, то восторженно и беспечно. Он знал о неотразимости своего обаяния и широко расточал его, наслаждаясь властью, которая даруется лишь немногим великим артистам. Все, что говорил Котобрысов, было проникнуто каким-то особым обаянием и свежестью, словно он только что выдумал эти удивительные, редчайшие слова. Толстяк был украшением этого позднего завтрака.
— Мудрец Аристипп имел дочь, — начал он одну из своих удивительных историй, которые бог весть где выуживал и непонятно зачем сохранял в памяти. Но стоило ему достать на свет очередную, потертую временем басню и она начинала играть, как только что отчеканенная монета.
— А как ее звали? — оживилась Лера.
— Похвальное любопытство. У гречанок самые красивые имена: Лаида, Ксантиппа, Фиано. Нашу подругу звали Арета.
— Не очень-то красиво… А дальше что?
— Арета была скромна, сдержанна и аккуратна. И все это благодаря тому, что отец держал ее в ежовых рукавицах, воспитывал в строгом аскетизме и даже в некоторой бедности, несмотря на то, что Аристипп был довольно состоятельным человеком, но единственной приличествующей роскошью он считал знания. Как-то один александрийский купец привел к Аристиппу своего сына, дабы сделать из него философа. Аристипп запросил неслыханную сумму. Отец юноши был повергнут в отчаяние и воскликнул: «Ты с ума сошел, старикашка! Да за эти деньги я могу купить раба!» «Купи, кто тебе не дает, — ответствовал Аристипп, — их у тебя будет двое…»
Лера, для которой и предназначалась эта странная притча, засмеялась громким деланным смехом.
Видимо, с легкой руки Дионы, при ее дворе процветала благотворительность. Поодаль расположился еще один приближенный. Он никак не реагировал на происходящее за столом, но было заметно, что каждую минуту он неотступно исследует некую проблему. Иногда он поднимал от тарелки взгляд и удивленно обводил нас глубоко запавшими глазами, и тогда на дне их можно было заметить опасный желтый блеск. Наверное, и у меня появлялся такой же, стоило хоть вскользь коснуться моих заветных увлечений. По этой примете нас и отбирал лукавый помощник дьявола Абадор.
— А это безумный мечтатель, — прошептал Абадор. — Мы называем его Кулибин. Вся научная фантастика, начиная с Джонатана Свифта с его Лапутией, покажется школярским сочинением рядом с его проектом «Небесных врат»! Но, тс-с об этом.
За столом раздался резкий хруст. Серебряная литая вилка в руках Леры сломалась пополам, на ладошке проступила кровь. Ничего не понимая, она показывала всем проколотую ручонку. Диона бросилась к девочке, появились бессменные Мымра и Гаргулья и помогли увести бледного, сердито мычащего ребенка. Начальник охраны Командор притащил аптечку. Я продезинфицировал и довольно ловко забинтовал раны Леры. После этого ее уложили на высокую кружевную лежанку с балдахином и оставили на попечение охранниц.
Когда все успокоились, Диона вернулась на свой трон из красного дерева. На его высокой резной спинке красовалась инкрустированная корона. И тут оказалось, что нашего полку прибыло. У дверей смущенно переминался с ноги на ногу невысокий человек в длинном темном пальто, по виду священник. |