Изменить размер шрифта - +
Лев Лосев рассказывает, что и на разрешенных вечерах поэзии, и в частных домах Бродский стал читать свои стихи задолго до того, как достиг в них уровня, который соответствовал бы претенциозности подачи. Отчитав свое, он чаще всего покидал собрание, один или со свитой. Дождаться выступления других участников не было ни терпения, ни желания. Привлекая сверстников, говорит Лосев, «искренностью, крупностью интересов, естественным не наигранным нонконформизмом и необычно интенсивным отношением к людям, разговорам, отвлеченным идеям и житейским событиям», Бродский не мог не вызывать «раздражения и опасения у кураторов литературной молодежи».

 

[Фото 5. В геологической экспедиции. Якутия, 1960. Фотограф неизвестен. Из собрания М. Мильчика.]

 

Яков Гордин вспоминает показательный инцидент. Время: 14 февраля 1960 года. Место: Дворец культуры им. Горького в Ленинграде. Событие: «Турнир поэтов». Девятнадцатилетний Бродский читает свое стихотворение «Еврейское кладбище около Ленинграда…» (1957). «Могло понравиться, могло не понравиться, — пишет Гордин, — но я убежден — если бы те же строки прочитал другой поэт, не было бы никакого скандала». Но прочитал Бродский — и скандал разразился. «Какое отношение это имеет к поэзии?» — вопрошал лирический поэт, наставник литературной молодежи. Он возмутился самоуверенностью и наглостью выступления Бродского, которые, казалось Глебу Семенову, были ему «не по чину». В ответ Бродский прочел одно из самых ранних своих стихотворений, «Стихи под эпиграфом» (1958). Эпиграфом был латинский афоризм: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку…» «Небольшое столкновение развернулось в большой скандал, — комментирует Лосев, — который прибавил молодому поэту известности не только среди литературной и фрондирующей молодежи, но и среди тех, кто по долгу службы за этой молодежью наблюдал».

 

 

10.

Последним выпало в том же году заинтересоваться Бродским еще раз. Эпизод имел важные последствия как для Бродского, так и для второго действующего лица в нем. Олег Шахматов и Бродский впервые встретились за несколько лет до того в редакции ленинградской молодежной газеты «Смена». Шахматов, военный летчик и неплохой музыкант, был несколькими годами старше Бродского. Бродский, сын флотского офицера и военного фотографа, долго сохранял детский пиетет ко всему военному; и одно время сам хотел стать летчиком, что было для еврея затруднительно. Несколько лет он близко общался с Шахматовым, по свидетельству Бродского, «человеком весьма незаурядным»: «колоссальная способность к музыке, играл на гитаре, вообще талантливая фигура», «я к нему хорошо относился, потому что мне с ним было очень интересно. Когда вам двадцать лет, вам все интересно».

Шахматов познакомил Бродского с Александром Уманским, талантливым дилетантом, сочинявшим фортепианные сонаты и изучавшим восточную философию. Уманский собрал, что по тем временам было не просто, большую коллекцию книг по эзотерике, и это через него Бродский получил представление о дзен-буддизме и йоге.

После небольшой отсидки за скандал, учиненный им в женском общежитии Ленинградской консерватории, Шахматов уехал в Самарканд. В конце 1960 года Бродский поехал его навестить. С собой он вез рукопись Уманского. В самаркандской гостинице Бродский узнал в американце, соседе по этажу, героя какого-то виденного им фильма и познакомился с ним. Мелвин Белли был знаменитый американский адвокат (впоследствии он взял на себя защиту Джека Руби, убийцы Ли Харви Освальда), о чем Бродский понятия не имел. Съемки в кино были для Белли случайным эпизодом. Бродский с Шахматовым попросили Белли взять с собой текст Уманского для публикации на Западе, но Белли на это не решился.

Быстрый переход