— Чего вы ждете? Пишите же! — говорит ему Яков Иваныч.

Стал он писать формулы, пишет себе да пишет, исписал всю доску. Профессор смотрит и молчит, только тихо, про себя, посмеивается.

— Что же у вас вышло? — спрашивает он наконец. — Чему равняется икс?

Пушкин сам тоже смеется.

— Нулю! — говорит он.

— Хорошо! — говорит Яков Иваныч. — У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи.

Анекдот Илличевского имел полный успех: все весело захохотали, начиная с Галича и кончая самим Пушкиным.

— Да ведь математика — Ахиллесова пята моя, — заговорил Пушкин. — Другое дело, например, не менее серьезный предмет — логика. Потому ли, что Куницын читает ее так занимательно, потому ли, что он лично так расположен ко мне, или же естественная логика дается мне легче искусственной — математической, — только к логике я готовлюсь всегда очень охотно.

— Хотя и не имеешь собственных записок! — смеясь, добавил Илличевский.

— На что мне они, коли я могу взять их всегда у любого из вас? — был легкомысленный ответ.

(Надо заметить, что в то время в лицее не было еще печатных руководств и лицеисты переписывали для себя тетради профессоров.)

— На меня, Пушкин, вам тоже, я думаю, нельзя жаловаться, чтобы я чересчур прижимал вас? — спросил Галич.

— О нет! Вы-то, Александр Иваныч, очень снисходительны…

— Так кто же чересчур взыскателен? Кайданов?

— Нет, историю я тоже люблю и, обыкновенно, знаю урок.

— Так не де Будри же? Ведь недаром товарищи вас прозвали даже Французом.

— Нет, с Давидом Иванычем мы большие приятели, — отвечал Пушкин. — Но зато с немцем Гауеншильдом воюем не на жизнь, а на смерть.

— Только-то, значит? Нравом он, пожалуй, действительно, тяжел, но у него есть и свои достоинства: он хорошо знает свой предмет, он начитан. И из-за него-то одного вы, Пушкин, готовы разлюбить наш дорогой лицей?

— Вы забываете, Александр Иваныч, нового нашего надзирателя Фролова.

— Гм… да, хотя и он, как сказано, служит по мере сил и уменья. Ну что ж, и на солнце есть пятна, так как же земному учреждению, лицею, быть без них? По примеру древней Руси, земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет. Однако вам-то, господа поэты, это только на руку: на невозделанной тучной ниве вашей рядом с сорными травами расцветают и пышные розаны — цветы истинной поэзии.

— Все это совершенно справедливо, Александр Иваныч, — согласился деловым тоном Пущин, — но в данную минуту нам нужны не цветы, а плоды, или, вернее, горькие корни науки; по милости безначалия учение у нас, надо сознаться, шло это время довольно-таки плохо, и если вы, профессора, нас не выручите на экзамене, то мы вас поневоле уже не выручим.

— Да, видно, придется вас на сей раз хоть за виски вытянуть из воды! — сказал Галич.

— Хоть за виски! Сделайте божескую милость! — взмолились хором лицеисты.

— Постараюсь.

Молодой профессор сдержал свое обещание, и лицеисты, от первого до последнего, вышли сухи из воды.

Глава IX

Державин в лицее

И славный старец наш, царей певец избранный,

Крылатым Гением и Грацией венчанный,

В слезах обнял меня дрожащею рукой

И счастье мне предрек, незнаемое мной.