Очередной псоголовый и совершенно нормальный с виду человек. На вид лет тридцать, крепко сложенный. Серые внимательные глаза, темные короткостриженые волосы, гладко выбрит и одет в том же стиле, что и посетители. Даже эмблема на груди присутствует. На горца не похож. Скорее южанин из столичных краев. Там давно все перемешались. Одно слово — имперцы.
Мартышка была женского пола. То есть не сказать, что с виду чем-то заметно отличалась от предыдущего экземпляра. Нет заметно меньшего роста или еще каких явных признаков. Грудь точно не выпирает. В штанах и полушубке поверх рубахи, но непонятно откуда пришла уверенность — самка.
Любой же отличит бабу, пусть и нарядись она в мужские портки. Черты лица, движения. Хм… лицо. Тут откровенная морда. Узенькие маленькие глазки, широкие, на манер толстой волосатой гусеницы, брови. И приплюснутый нос, нервно подергивающийся. Ну натурально обезьяна. А одели в людское для смеха.
— Хав, хав, — издала она звуки, приложив руку к сердцу. Ну к той стороне, где оно у человека находится.
— Будь свободным! — произнес человек с еле ощутимым акцентом. С юга. Не здешний.
— Э… и вам того же.
— Правильно, — одобрил тот, — это приветствие. Вроде нашего «здравствуй». Что в переводе означает пожелание здоровья.
Обезьянка нетерпеливо залаяла. Ей явно не понравились многословные объяснения.
— Хорошо, — согласился в ее сторону человек. — Меня зовут Док, ее — Шуша.
Вопросительный взгляд.
— Блор фем Грай, — догадливо представился парень. В душе он порадовался. В точку попал. «Ее». Самка.
— Она неплохо понимает имперское наречие, но говорить сложно. Глотка не так устроена. Поэтому я кое-что объясню.
— Гав, гав.
— Кратко, — вздохнув, сказал Док. — Насколько возможно. Тебя подобрали трое суток назад прямо у долины.
Видимо, в выражении лица Блора нечто мелькнуло, как он ни старался держать невозмутимый вид.
— Да, да. Тому уже много времени минуло. Сейчас не суть. Тут дело такое: чужака могли и бросить помирать на снегу. Ты здешним — никто. Еще и вещички прибрали бы. Сам понимаешь, кроме связанных договорами горных кланов, они людей не любят и плохо терпят чужаков.
Значит, про закон гостеприимства не слышали, без особого удивления отметил Блор. Не дикари. Цивилизованные. Гораздо хуже.
— У живого-то забирать запрещено без веской причины, — продолжал Док. — Но тут появилась маленькая загвоздка. На тебе печать бога.
— А?
— Ну можно назвать ее отметиной, а можно знаком или отпечатком.
— Гав, гав, гав, — разразилась псоголовая.
Он сделал несколько жестов руками. Получил очередной лай в ответ.
— Очень сложный язык. Мало того что легко недопонять сказанное, так еще несколько смыслов в одном слове, — рассудительно поведал переводчик. — Хотя случается, все напротив — излишне образно. Отец — звучит как «взявший на руки». Горы — «большие холодные камни». Красивый — «сладкокровный».
— Чего?
— Она говорит, — пояснил, прервав излишне умные объяснения, — я плохо перевожу: на тебе лежит проклятие.
— Что? — враз осипшим голосом переспросил Блор.
— Это тоже нехорошее слово. Тебя коснулся бог, но это не означает нечто хорошее или, наоборот, плохое. Они, — он дернул головой, показывая вверх, — ведут себя иногда… э… странно. Развлекаются за наш счет. |