Она потянула мою руку.

— Не веди себя как дурак. Ты знаешь, куда мы идём. Лепить рождественского снеговика, — схватив рваную серую толстовку, она потащила меня к двери.

Лепка снеговиков — ещё одна семейная традиция, о которой мне не было известно, решил я. Напялив куртку, найденную в прихожей, я последовал за Эшли на улицу.

Был холодный ветреный вечер. Алое солнце садилось за деревьями. Я увидел ряд крошечных домиков, стоящих почти впритык, выстроившихся вдоль улицы за маленькими квадратными двориками. Без сомнения, это был бедный квартал. Но на всех домах были рождественские гирлянды и украшения в передних окнах.

Я поёжился. Снег во дворе был по меньшей мере в фут глубиной и очень хрустящий. Самое то для лепки.

Не в состоянии удержаться, я схватил полную горсть снега и скатал её в шар. Затем я крикнул:

— Поберегись! — и расплющил его о лицо Эшли. И растёр как следует о её щёки и глаза.

Ха-ха. Она кашляла и плевалась, начиная задыхаться. Вот умора! Вид у неё был совершенно очумелый.

Я быстро отступил, зная, что она попытается дать мне сдачи.

Но нет. Она вытерла с лица ледяной снег, а затем туже затянула на голове капюшон толстовки.

— Не занимайся чепухой, Скруджман, — огрызнулась она. — Скоро уже стемнеет.

Она указала на место возле тротуара.

— Одного строишь ты, одного я, — сказала она. — Нам нужны двое, чтобы они охраняли нас.

Я уставился на неё.

— Охраняли? Охраняли от кого? — спросил я.

Она сощурилась.

— Увидишь, — сказала она, понизив голос до шёпота.

21

Мой снеговик вышел больше, чем у Эшли. А ещё — глаже и круглее. Мы поставили их лицами друг к другу в передней части двора.

Для глаз мы использовали кусочки угля. Я пальцем прорыл на лице своего снеговика большую и сердитую ухмылку. Эшли разместила на голове своего оранжево-чёрную шерстяную шапку.

Это было весьма забавно. Может быть, слегка по-ребячески. И я только и думал о том, как сбегу, вызову маму и больше никогда не увижу этот район.

— Что это за город? — спросил я у Эшли, когда мы направились обратно в дом. — Где мы находимся?

Она пихнула меня.

— Не задавай идиотских вопросов.

— Нет. Правда, — настаивал я.

Но она кинула толстовку в шкаф и скрылась в своей комнате.

Мама встретила меня в гостиной.

— Мне так жаль, Скруджман, что это не пышный сочельник, — сказала она, и, по-моему, в её глазах блеснули слёзы. — Эшли была права. Единственная хорошая вещь в празднике в этот год — то, что мы здесь все вместе.

Ненадолго, пронеслось у меня в голове.

Я пожелал ей спокойной ночи и направился по короткому коридору в мою комнату, где грохнулся на кровать.

— Ой!

Мне следовало сначала посмотреть. На кровати не было матраса. Простыня и одеяло покоились на твёрдой доске.

Как можно спать на доске?

Что-то задело мою лодыжку. Я услышал под кроватью шуршание.

Ничего себе. В комнате мышь! Неужели предполагалось, что я буду всю ночь спать на жёсткой доске, пока мыши наворачивают вокруг меня круги?

Дух Рождества настоящего сказал, что эта семья сможет многому меня научить. Но я не сомневался, что она не может научить меня ничему такому, чему я хотел бы учиться. Может, я чего-то не понимаю? Я должен узнать что-то о значении Рождества?

Я так вовсе не думаю.

Я присел на краешек жёсткой постели, коснувшись ногою пола. Ждать. Просто ждать.

Мне в голову пришли мысли о маме и Чарли, оставшихся в моём настоящем доме.