Например, вслед за рассмотрением вопроса о работе Тбилис­ского горкома последовала смена первого лица в Грузии — вместо бывшего генерала Василия Мжаванадзе первым секретарем сделали сравнительно молодого Эдуарда Шеварднадзе. Казалось, и для Рашидо­ва настали трудные дни. Но записке отдела хода не дали. Медведева вызвал секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев и приказал прекратить критические выступления против Узбекистана и лично Ра­шидова. Демичев сказал, что Рашидов тяжело переживает критику в адрес Ташкентского горкома, звонил Демичеву и чуть ли не плакал.

Медведев спросил Демичева:

— Это совет или директива? Демичев ответил:

— Воспринимайте это как указание.

Ясно было, что приказ прекратить критику Узбекистана исхо­дил не от Демичева, а от самого Брежнева. Только генеральный се­кретарь мог выдать индульгенцию первому секретарю республики. По­сле этого в течение нескольких лет работники отдела пропаганды ЦК КПСС в Узбекистан вообще не ездили. Республика вовсе выпала из зоны критики и контроля. Самого Медведева время от времени пригла­шал в Ташкент секретарь республиканского ЦК по идеологии. Медведев говорил ему:

— Готов приехать, но есть ли добро от товарища Рашидова?

На этом разговор заканчивался.

Когда, наконец, Медведев приехал в Ташкент по решению ЦК, то Рашидов встретил его самым гостеприимным образом. Не жалея вре­мени, рассказывал об огромных успехах Узбекистана, о семи миллио­нах тонн хлопка, собранных республикой, о начале добычи золота в Узбекистане — это, кстати, была в тот момент секретная информация. Шараф Рашидович не забывал во время беседы напомнить о своей любви и близости к Леониду Ильичу. Подарил гостю свою книгу с надписью «Дорогому другу и брату...».

Рашидов был очень хитрым, ссориться с ним никому не реко­мендовали. Поскольку он имел прямой выход на генерального секрета­ря — Брежнев к нему прислушивался, то Шараф Рашидович мог подста­вить ножку за милую душу.

Каждый из входивших в политбюро был очень влиятелен, даже если он жил не в Москве. И портить отношения с этой когортой было крайне неразумно. Рашидов приезжал в Москву каждую неделю, чтобы принять участие в заседании политбюро, которое проводилось по чет­вергам. После политбюро Рашидов мог перемолвиться словом и с Бреж­невым, и с другими руководителями страны.

Помощник Черненко Виктор Прибытков рассказал характерный эпизод. Когда Черненко писали текст выступления, то создавалась группа. Докладчик читал вариант за вариантом и постоянно что-то менял, просил переделать. По пять-шесть раз доклад рассылался чле­нам политбюро, секретарям ЦК. Каждое слово, каждая запятая тща­тельно изучались. Прибытков, как помощник по политбюро, собирал все замечания. Иногда они составляли полторы-две страницы. Он обобщал замечания, приходил с ними к Черненко, докладывал:

— Вот Борис Николаевич Пономарев считает необходимым тут исправить, он, видимо, прав.

Текст вновь перепечатывался и вновь рассылался, пока заме­чания не исчерпывались. Вот тогда политбюро одобряло доклад, и можно было выступать. Так вот Рашидов замечаний не присылал. Он возвращал текст с запиской, которую начинал так: «Дорогой брат, Константин Устинович, я с восхищением прочитал доклад, согласен с каждой строкой». В подтверждение этого он действительно зелеными чернилами подчеркивал каждую строчку, подтверждая, что согласен решительно со всем.