- А что за беда?

- Нечистые в церкву да в келью влезли. Иные шумят и летают, иные пищат там во образе крыс. Расхитили у меня все запасы, какие были на зиму. Крова лишили: сижу на дожде, как праотец Ной сидел…

И смущённо спросил:

- Поесть у вас нет ли? Ермилка ответил:

- Есть!

Но отец больно ткнул его кулаком в посиневшую от холода шею, строго поправил:

- Нет ничего. Отколь у нас пища?

Чернец покорно вздохнул: «Вот горе!» - и вновь заплакал.

- Сами сытое место ищем, - угрюмо буркнул Страшко, уже начиная жалеть монашка и клясть свою скупость. - Туда собрались идти…

- А где оно есть, то сытое место?

- Слыхали, что есть оно в Суздале, за Москвой-рекой.

- Ишь, славно! И я слыхал! - Чернец оживился и быстро встал. - А в сих местах у нас пусто. Затем и зовётся: Пустое Поле. Ни десятины для церкви нельзя собрать, ни себе для пищи…

- Ну, вот и пойдём на Суздаль, - совсем смягчился Страшко. - На вот, пока пожуй.

Он дал чернецу остатки куриного крылышка. Тот сразу же заработал зубами.

- Монах один киевский звал меня прошлым летом, - сказал он, бойко жуя. - А я не пошёл, боялся устав нарушить.

- Ну, теперь иди.

- И то: не пойти ли? Здесь всё едино - пусто… Мирошка весело вставил:

- А церкву свою запри да сожги в ней всю нечисть! Чернец поражённо уставился на Мирошку:

- Ой, так ли?

- А как?

Чернец подумал, встряхнул рыжеватой, редкой бородкой и убеждённо сказал:

- То верно: сожечь в ней крысиное стадо! От этого, может, будет большое благо: округ всё зерно поели!

Поглядывая на церковку, он счастливо забормотал:

- Ишь, парень какой разумный! Сожечь в ней всю крысью нечисть! Верней придумать нельзя! Сейчас я их сокрушу…

Обшарив свои карманы, как будто ища огниво, он подскочил к закрытой двери церковки и плотно приник к ней ухом:

- Шумят! Господен храм загубили… Ан, сами сгорят в огне!

Решительно распахнув церковную дверь, он выдернул из стены пучок мха да мочалы и кинулся внутрь церковки - к чадящим светильникам.

С тревожным криком наружу вынеслась птица. Ермилка взмахнул рукой, и птица рванулась прочь. Через порог перепрыгнуло несколько крыс и тут же от камня, брошенного Ермилкой, метнулось обратно. А мох и мочала в руках чернеца уже вспыхнули. Чернец закричал, укушенный крысой, но несколько раз успел ткнуть огнём в пазы между брёвен и выбежал вон…

Церковка горела жарко.

Вначале полез во все щели дым, как будто это старалась изойти сизым чадом ядовитая нечисть. Потом в церковке забилось пламя.

Чернец стоял на дожде перед пламенем и грозил худым кулачком, и прыгал, и всё кричал:

- Горите, бесы, во славу Бога!.. Отсюда они пошли впятером.

А день спустя набрели ещё на двоих. Потом к ним прибился седой старик по имени Демьян, и ещё старик со старухой, а с ними - рыжий бежанин Михаила с детьми и бабой.

Теперь они шли смелее. Однако тревога не покидала: а вдруг налетят боярские люди или ратники княжьи? Толпу отовсюду видно, толпа - что стадо. Боярин какой-нибудь захочет стать пастухом, замыслит загнать в свою вотчину, как овец, куда побежишь? Посадят силком на чужую землю - сиди, трудись на боярский стол! А то вон, слыхать, на Десне секутся киевляне, черниговцы да смоляне с ратями Святослава Новгород-Северского. Попадёшь к ним под меч - всех до единого засекут безвинно!

Седой старик Демьян говорил об этом негромко, неторопливо, а каждое слово было по сердцу, как звон набата. Даже чернец Никодим, укушенный крысой, на миг забывал про лютую боль в ноге и печально вторил:

- Безвинно!

А рыжий бежанин Михаила в тоске кричал:

- Вот половцы с князем черниговским пожгли наш посад под Курском… Я в тот день всей семьей за глиной в овраг ходил - горшки, корчаги да разные плошки могу отменно лепить из глины.