Там уже начался урок. Еще далеко не старый, но худой, болезненного вида учитель рисования кивнул ей головой в ответ на ее поклон и положил перед ней на пюпитр большой, совершенно чистый лист бумаги, карандаш, резинку и, приказав нарисовать для начала круг, пошел задавать работу на сегодня другим воспитанницам.

Черненькая Гаврик, тот час же, лишь только удалился от их скамейки господин Русов, так звали учителя рисования, придвинулась к Ине и зашептала низко наклонив голову над столом.

— Послушай… Ты очень мила в казенной форме, право… Ей Богу же прелестно!.. Ты душка в ней. Верховская и Щука говорят тоже!

Она быстро вскинула глазами по тому направлению, где сидела Даня. Последняя ничего не говорила, однако глазами, носом, ртом, бровями и всей своей вихрастой головенкой старалась выразить полное восхищение по поводу нового вида Ины.

Переглянувшись с Даней, Южаночка, взяла карандаш и быстро стала водить им по бумаге. Девочка любила рисование и с самого раннего детства с любовью рисовала на лоскутках бумаги животных и птиц, людей и дома. Поэтому, заданный учителем круг поспел у нее в две минуты. На секунду она задумалась над ним, склонив свою черненькую головку. Ей было скучно. Вспомнился далекий юг, покойный отец, денщик Тарас, «своя» рота милые, родные сердцу солдатики и он ее дедушка. Единственный близкий и любимый, оставшийся у нее на свете человек! Он дедушка, и Сидоренко. Славный Сидоренко!..

С живой, радостной улыбкой Южаночка перенеслась мыслью в уютную просторную дедушкину квартиру. Милые образы встали перед ней… Милые образы кивали ей издали… Манили к себе… Вот мелькает красивая, седая голова дедушки, его добрые глаза, губы… А вот белый чепец и пухлы щечки с ямочками Марьи Ивановны, а вот и узкие щелочки глаза, шевелюра, обстриженная короткой щетиной и знакомые рыжие тараканьи усы. Мысль Южаночки работала все быстрее и быстрее, а рука машинально набрасывала на бумагу посреди нарисованного ею круга и маленькие глазки, и широкое лицо, и толстые губы, и тараканьи усы, стоявшие торчком во все стороны… Маленькие пальчики работали усердно. Высунувшийся язычок тоже работал в такт, равномерно переходя от одного угла алого ротика в другой. Точка за точкой, черта за чертой и постепенно в центре круга обрисовывалась чья-то смешная усатая физиономия. Последний штрих, последняя точка. И торжествующая Южаночка далеко отбросила в сторону карандаш.

— Ур-р-ра! Ур-р-ра! Сидоренко вышел! У меня вышел Сидоренко! Как живой, настоящий. О милый! Милый Сидоренко! — весело хлопая в ладоши и прыгая на одном месте закричала она громко и возбужденно на весь класс.

Кто-то неслышно приблизился к ней сзади положил руку на плечо девочки, тихий гармоничный голос зазвучал над ее ухом.

— Чему ты радуешься, дитя мое? И кого это ты нарисовала на бумаге?

Ина обернулась со свойственной ей живостью и увидела высокую полную с величественной внешностью даму в шумящем синем шелковом платье, с белой наколкой на, как лунь седых, волосах. Вокруг синей дамы стояли на почтительном расстоянии девочки, Анна Васильевна, учитель, Дуся и с благоговейным молчанием смотрели на нее.

Но ни почтительное отношение окружающих, ни величественный вид высокой представительной дамы ни мало не смутили Южаночку. Неожиданно она схватила седую незнакомку за руку и тем же ликующим голосом, с теми же сверкающими, как два огромные черные алмаза глазами, кричала захлебываясь от восторга:

— Ну, посмотрите только на него! Ну разве он не похож? Ну совсем, как живой: его волосы щетиной, его усы, его нос и губы… Ах, милый Сидореночко! Таракашка ты мой!

— Какой Сидоренко? Ничего не понимаю? И зачем ты изобразила на листе для рисования чье-то лицо? — Чуть-чуть хмуря свои темные брови, говорила седая дама, стараясь в тоже время удержаться от улыбки, помимо воли морщившей ее губы.